Письма мертвой королеве
Шрифт:
Рататоск негодующе шмыгнула носом. Стряпая, она умудрилась с ног до головы перемазаться в муке и облиться молоком, а Слейпнир даже кончиков пальцев не запачкал.
— Благодарствую за науку, — проворчала белка-оборотень, тряхнув многочисленными мелкими косичками. Нет, никогда не стать ей толковой хозяйкой, как ни старайся и хоть из шкуры вывернись! Лапы, видно, не тем концом вставлены.
— Ни за что не поверю, что ты явился только затем, чтобы помочь моей девушке испечь пирог, — заявил Фенрир. — Как, вернул беглеца в семью? Чем его встретила безутешная супруга — ударом сковороды или нежным поцелуем?
— Она была весьма сдержана в высказывании
— Ему нравится Хель, — немедля влезла Рататоск. Слейпнир озадаченно склонил голову набок:
— Хель? Та-самая-Хель?
— Та самая Хель из Нифльхейма, которая имеет несчастье быть нашей общей сестрой, — подтвердил Фенрир. — Забавная ситуация, правда? Парень говорил, они вели переписку. Он переписывался с Хель, можешь себе представить?
— С трудом, — признался Слейпнир. — И что же теперь?
— А ничего, — огрызнулся волкодлак. — Ровным счетом ничего.
— Повтори-ка это еще раз, — неожиданно потребовал Слейпнир.
— Зачем? — насторожился Фенрир.
— Затем, что мне не нравится это выражение твоей морды. Оно непреложно означает, что ты затеваешь какую-то пакость, — Слейпнир подобрался, в точности конь перед прыжком через бездонную пропасть, и глаза у него стали злыми. — Надеюсь, ты не успел позабыть о своей клятве более не причинять вреда никому?
— Да я с места вообще не сходил! — раненым зубром взревел оскорбленный Фенрир. — Не видишь, что ли — торчу тут, ни шагу за пределы Асгарда, всякий день жру пироги с курятиной, растолстел, обрюзг, состарился! — в доказательство он похлопал себя по животу. Живот у Фенрира был тощим и поджарым, как и полагается истинному хищнику. — Да и что тут можно поделать? Она никогда не выйдет оттуда, он никогда не попадет туда. И все! Камень положили, цепями обмотали, меч воткнули, навеки закляли! Бальдр будет жить со своей Нанной, Хель — сидеть за решеткой и сходить с ума, которого у нее отродясь немного было! Я буду прикидываться верной сторожевой собачкой Одина, ты — его любимой лошадкой, и все мы будем счастливы… пока это дареное счастье нам поперек горла костью не встанет!
— До чего ж хорошо возвращаться домой — ничего никогда не меняется, — низкий, хрипловатый голос неведомым образом заполнял все немалое помещение обеденного зала таверны «Рагнарёк», отдаваясь приглушенным, шелестящим эхо. За перепалкой никто не заметил, как беззвучно приоткрылась и закрылась тяжелая дверь, впустив гостя.
— Братушка! — обрадованно взвыл Фенрир и ринулся навстречу, круша подвернувшиеся на пути лавки и оттаптывая ноги недостаточно проворным посетителям. — Братушка вернулся! Где тебя носило? — он явно намеревался повиснуть на шее гостя, но от избытка чувств не справился с собственной природой, неуловимо и стремительно перелившись в волчий облик. Белый волк заскакал и запрыгал, отчаянно виляя хвостом, скаля зубы в неповторимой звериной ухмылке, подвывая и повизгивая. Гость наклонился, сграбастав волка за жесткую шерсть на загривке и слегка приподняв над полом.
Слейпнир с достоинством кивнул, приветствуя брата по крови. Рататоск шустро юркнула под стойку, закопошилась там и с усилием грохнула на доску огромный запечатанный кувшин.
— Ну-ка скоренько превращайся обратно, — вошедший скинул с плеч огромный, потрепанный и аккуратно залатанный в нескольких местах дорожный мешок. Судя по уцелевшим чешуйкам, для
Если Слейпнир и Фенрир во многом напоминали обликом Локи, то Ёрмунганд пошел в родню своей матушки, ведьмы Ангрбоды. Он смахивал на тролля-полукровку — приземистый, коренастый, широкий в кости, двигавшийся с обманчивой неторопливостью и осторожностью. В отличие от братьев, Ёрм предпочел сбрить шевелюру под корень, и его шишковатый лысый череп украшала татуировка в виде свернувшейся тугим узлом змеи. Змеиными были и его глаза — желтые, с вертикальной прорезью зрачка, бесстрастные и пристальные.
Ёрмунганд никогда нигде не задерживался подолгу, и все знали, что его единственная истинная любовь — странствия в поисках необычного. В облике морского змея он опускался в бездонные расселины, нырял в тайные подводные пещеры, куда даже рыбы соваться опасались, искал затонувшие корабли и пытался разгадать тайны морские. В облике человека Ёрмунганд путешествовал по мирам, покоряя неприступные горные вершины, забираясь туда, где не ступали человек и зверь. Словно искал нечто давно утраченное и надежно сокрытое, а может, испытывал себя на прочность. Преодолевая испытания за испытанием, выковывая из себя тот алмазной твердости клинок, что однажды нанесет решающий, роковой удар в последней из битв.
Он всегда держался одиночкой. Хотя так и не сумел до конца избыть привязанность к семье, порой навещая сводных братьев в Асгарде. Ёрмунганд приходил незваным, гостил денек-другой, очаровывая всех своими неспешными рассказами о чудесах мира, и снова уходил, говоря, что не может подолгу оставаться в жилищах. Мол, крыша и стены давят на него, опутывая сетью.
Сменивший обличье Фенрир никак не мог угомониться и дать брату вставить хоть словечко:
— Ты надолго к нам? Нет, мой дом — твой дом, оставайся сколько хочешь, ты что! Куда на этот раз вскарабкался? Пиво будешь? Да что за вопрос, конечно, будешь… Слу-ушай, я тебе сейчас такое расскажу, не поверишь! Хотя погоди, давай ты сначала расскажешь, далеко ли нынче ходил и каких чудовищ видел…
Рататоск, поняв, что приятель самостоятельно не заткнется, дотянулась и зажала Фенриру ладошкой рот. По инерции волкодлак попытался говорить и дальше, но опомнился:
— Ой, да что ж это я…
— Трепло неуемное, — беззлобно фыркнул Слейпнир. — А еще хозяин, называется.
Будучи старшим отпрыском в диковинном семействе Локи, вдобавок удостоенным доверия и расположения сильных мира сего, Слейпнир был весьма обеспокоен безалаберной жизнью младших братьев. Они не поддавались его разумным увещеваниям, они не желали сделать над собой усилие и хотя бы для виду прикинуться обычным обитателями Асгарда, они вечно искали и находили приключений на свои беспокойные задницы… и из-за их выходок на него так неодобрительно смотрел Один. Ведь Слейпнир был одной крови с этими сорвиголовами. Вдобавок, если следовать истине, Локи приходился Слейпниру не отцом, а матушкой. Щекотливую тему своего происхождения Слейпнир предпочитал замалчивать, именуя Локи своим отцом. У Хеймдалля девять матерей-волн, а у него что, не может быть двух отцов? С учетом, что один из них, Свадильфари — прирожденный жеребец, уже давно то ли скончавшийся, то ли странствующий невесть где.