Письма мертвой королеве
Шрифт:
Рататоск вытащила из печи подрумянившийся пирог и принялась делить его на ломти. Фенрир наконец-то угомонился, но, не в силах усидеть спокойно, вертелся на скамье, словно ему угольев в штаны насыпали. Ёрмунганд неторопливо повествовал о своем восхождении на Тролльвейген, легендарную Стену Троллей в Ётунхейме.
— Деяние совершенно бессмысленное, но отважное, — высказал свое мнение Слейпнир. Ёрм одарил сородича тяжелым, изучающим взглядом и завершил историю:
— И там, на вершине, я оставил камень со своим знаком — память и надежду для тех, кто рискнет повторить этот путь… А у вас что интересного приключилось?
— У
— Любовь, вот как, — Ёрмунганд прищурил узкие щели зрачков. — Нелепое, глупое чувство. Опустошает душу и ослабляет разум, ничего не даруя взамен. Только пустоту и обман.
— Вот-вот, — поддакнул Слейпнир.
— Фрейя и ее девушки с вами бы не согласились, — горячо возразила Рататоск.
— Но на сей раз речь идет о Хель, — подал голос Фенрир. — О нашей сестрице Хель, именем которой так охотно проклинают. О ней самой же стараются лишний раз не вспоминать. Сидит себе где-то — и пусть сидит.
— Неужто нашу мрачную сестренку угораздило влюбиться? — не поверил Ёрмунганд.
— Скорее, полюбили ее, — пояснил волкодлак. — И, похоже, не без взаимности. Ты ведь знаешь Бальдра? Впрочем, все знают Бальдра. Так вот, этот красавчик вбил себе в голову, что влюблен в Хель.
Ёрм издал короткий смешок, похожий на глухое змеиное шипение:
— И что же?
— А ничего. Будь они обычными созданиями, неважно, смертной или божественной крови — они могли бы сойтись вместе, пожить… присмотреться друг к другу и понять, кто из них чего стоит, — Фенрир с досадой махнул рукой. — Но это невозможно.
— Как сказать, — коротко и емко уронил Ёрмунганд. Его сводные братья и девица-оборотень переглянулись и, не сговариваясь, одним движением сдвинули головы над блюдом с крошками от пирога.
— Это ты к чему ведешь? — понизив голос, осведомился Слейпнир. — Имейте в виду, я против ваших очередных похождений!
— Да знаем мы, знаем, — рыкнул Фенрир. — Сделай милость, заткнись. А ты, Ёрм, изъяснись как-нибудь вразумительнее, не уподобляясь пьяному Браги в порыве вдохновения…
— Если их и впрямь влечет друг к другу, — Ёрмунганд со вкусом отхлебнул эля, — значит, такова их судьба. Если они разлучены обстоятельствами — значит, надо изменить обстоятельства. Ну-ка, кто у нас в Девяти Мирах властен над судьбой?
— Один, — первым отозвался Слейпнир.
— Норны, — выдохнула Рататоск. Блестящие глаза белочки-оборотня расширились в предвкушении чего-то захватывающего.
— Мы сами, — заявил Фенрир.
— Подумайте хорошенько, — Ёрм отрицательно помотал лысой башкой. — Ну же. Да, наши жизни и судьбы в руках Одина, но к кому прислушивается даже Один?
— К своей жене, леди Фригг, — предположил Слейпнир.
— К бабуле, — Фенрир треснул себя кулаком по лбу. — Бабуля Гюльва. Ну конечно же. Так, кто со мной проведать дряхлую старушку?
— Я! — немедля вызвалась Рататоск.
— Это само собой. Копытный?
— Никуда ты не пойдешь, — непререкаемо изрек Слейпнир.
— А кто мне запретит? Ты, что ли? — с вызовом осведомился Фенрир.
— Ты поклялся на крови…
— Я клялся не причинять без нужды вреда никому из живущих и не забирать жизни по своей прихоти, — въедливо напомнил волкодлак. — И никто, даже Один, не запрещал мне навещать старенькую бабушку, живущую только
— Она не моя бабушка! — попытался защититься сбитый с толку таким напором Слейпнир. — У меня вообще бабушки нет!
— Как это нет? Ничего себе! А достопочтенная Лаувейя тебе кто, не родная бабка, что ли? — мало кто мог тягаться с Рататоск в точном знании запутанных семейных связей асов. — Ходит тут, укоряет всех подряд в неблагочинии, а сам от кровной родни отказывается! Позор и поношение на твою голову! Что бы сказал твой уважаемый отец, услышь он такое!
— Сказал бы, что лучше в петлю головой, чем Лаувейя в родичах, — проворчал Ёрмунганд. — В общем, вы меня поняли. Ступайте и потолкуйте с бабулей. Нет, я с вами не пойду. Без меня справитесь. Мое дело — сторона. Разбирайтесь сами со своей любовью. Я это делаю только ради Хель.
— Но ты хотя бы можешь присмотреть за порядком, пока меня не будет? — Фенрир хлопнул на стол тяжелую связку ключей. — Глыбу поставь к дверям, на кухню не суйся — матушка Эста с поварятами сами знают, что к чему. Бочки в подвале, окорока на вертелах. Девицы будут разносить заказы, так ты присматривай, чтобы к ним никто не лез. Справишься?
— Нет, конечно, куда мне, — ухмыльнулся, не разжимая губ, Великий Змей.
— Коли заглянет Бальдр, скажи ему — мы кое-что придумали! — уже на бегу выкрикнул Фенрир. Рататоск устремилась за ним, Слейпнир сперва допил содержимое кружки и только затем сорвался с места.
— Куда это ты куда собрался? — изобразил удивление Фенрир.
— С вами. Приглядеть, чтобы вы не натворили чего, — хмуро заявил жеребец-оборотень. Фенрир глянул на брата и понял, что лучше не спорить.
— А если Одину понадобится прогуляться до Мидгарда? — съехидничал волкодлак.
— Не понадобится. А понадобится — в его конюшне есть кони и помимо меня, — мотнул головой Слейпнир.
Над недалеким Бивростом полыхнуло радужными переливами. Кто-то пересек границу между мирами, войдя в Асгард или покинув обитель богов.
— Мы ведь не станем беспокоить ужасно занятого Хеймдалля ради такой мелочи, как родственный визит к дряхлой бабуле? — полувопросительно, полуутвердительно произнесла Рататоск. Сводные братцы на удивление слаженно кивнули. Фенрир принюхался, втягивая воздух широко раздувающимися ноздрями.
— Лиги через три отсюда… — задумчиво протянул он.
— К полуденному восходу, — уточнил Слейпнир.
— На окраине Поля лучников.
Никому из этой троицы не требовалось всходить на Радужный мост, чтобы уйти из Асгарда. Они обладали врожденным талантом безошибочно отыскивать прорехи в ткани мироздания, глухие, окольные тропки чародеев и магов, способные сколь угодно далеко завести неосторожного путника. Слейпнир уверял, что не нуждается даже в указующих тропах, но может сам проложить путь в нужное место — но, говоря между нами, эта его способность была еще далека от совершенства. Наметив себе прямой и точный путь в Альвхейм, Слейпнир порой оказывался в Каменных горах Ётунхейма, прямиком перед семейкой разъяренных троллей, крайне недовольных тем, что перед ними из воздуха выпрыгивает жеребец о восьми ногах.