Письма о буддийской этике
Шрифт:
Если мы поверим в теорию Мильна о начале времени, то придем к выводу, что все явления и процессы, происходящие в материальном мире, обусловлены причинно-следственным законом. Исследуя причинность по нисходящей линии развития, мы придем к первопричине, которая ничем не обусловлена. И поэтому только она может быть переходом Абсолюта из состояния покоя в действие.
На основе этой теории следует самоочевидное объяснение необходимости диалектического развития материального и духовного миров. Как я говорил в предыдущем письме, диалектический материализм, признавая диалектическое развитие природы, по-моему, голословно утверждает, что диалектический момент единства противоположностей заложен в самой материи. Но если спросить — почему, то они не могут дать вполне научного объяснения. Материя, согласно диалектическому материализму, в высшей степени — активное начало. Она обладает способностью самодвижения и самоорганизации к восходящему развитию от низших форм организованности к высшим. Отсюда и взяла свое начало эволюция сначала неорганического, а потом органического и человеческого миров. Стало быть, в материи заложена реакция упорядоченных структур, в которых, как и в органическом мире, целое определяет части. А по
Благодаря этой (нашей) теории легко объясняется, почему в природе наблюдается восходящий путь развития: от низшего к высшему, от простого к сложному. А также объясняется рациональность (целесообразность) мира. Вышеперечисленные положения весомо доказывают истинность выдвигаемого мною тезиса.
(Продолжение в следующих письмах.)
Я сегодня получил твое письмо от 3 декабря сего года. Спасибо, моя хорошая, за теплое письмо. Меня очень огорчает письмо Л. М к твоей маме. Я не думал, что она имеет кое-какие мещанские наклонности. Думал, что она выше всех этих устаревших норм. Но меня успокаивает то, что в нашем поведении не было ничего аморального. В беседе Л. М. с М. А., между прочим, она сказала: «Биди — человек раненый, его раны еще не зажили (после нервных потрясений он еще не пришел в норму) и поэтому действовать на его нервы, т. е. сыпать соль на его раны преступно; я не думаю, чтобы Наташа имела серьезные намерения. И своим кокетством она только возбудила у Биди чувство любви, которое, будучи неудовлетворенным, подействует на него пагубно. Он может потерять равновесие, он в конечном итоге может и погибнуть. Это ужасно, это жестоко, это бесчеловечно». Возможно, она права. Во всяком случае, она знает, что ты не можешь меня любить. Это, по сути дела, чуть меня не погубило. Что произойдет в дальнейшем, я еще не знаю, видимо, моя жизнь изменится в корне. Ты пишешь: «Без тебя мне было бы трудно идти по пути к совершенству. Только ты можешь мне в этом помочь». Если ты это говоришь от души, то — превосходно. Но ведь я же тебе писал об условии, при котором нужно совершенствоваться. Далее ты пишешь: «Хотя я и стану женой другого, мне неудобно будет приехать к Л. М., она может меня не принять». Что это значит? Ты до приезда в Москву, т. е. до конца декабря этого года хочешь выйти замуж? Ведь ты же говорила, что до отпуска не сделаешь этого. Или ради любви к искусству решила еще подсыпать соли на мои раны? Если так, то спасибо. Ты, видно, решила, что я мало страдал в жизни. Все-таки я не могу понять тебя. Если у тебя есть внутренняя потребность мучить людей, то почему, за что ты решила выбрать меня своим объектом? Когда меня мучили чужие люди, которых я презирал, я не так страдал. Но когда меня мучает единственная моя любовь, мне гораздо больнее. Я настолько изменился физически за эти дни, что не можешь себе представить. Действительно стоит вопрос, смогу ли выдержать? Жалела ли ты кого-нибудь? Если да, то почему ты так меня презираешь и наказываешь? У меня сейчас непреодолимое желание видеть тебя, мне кажется, тогда (и только тогда) смогу успокоиться и наметить себе путь. Наверно, я уеду из Москвы, ибо уже не могу здесь жить (а может быть, — нигде?), я специально подожду тебя до января. Я хочу уехать более или менее спокойным. Каждый ищет успокоения, зачем этому мешать?
Пока, целую тебя крепко, моя душа. Спокойной ночи, уже четыре часа утра.
Твой Биди.
Н.! Почему ты в каждом письме пишешь: «Я не люблю тебя, я выхожу за другого, я люблю…» и т. д. Неужели ты считаешь меня совсем непонятливым и каждый раз повторяешь одно и то же. Если ты можешь об этом не писать, я был бы очень рад. Ты пишешь о совершенстве; но то, куда ты стремишься — это не путь к совершенству. Те пути, которые знаю я, видимо, для тебя неприемлемы.
Н.! В конце письма ты пишешь: «Может, для твоего спокойствия лучше мне не приезжать в Москву, тогда я не приеду». Нет, Наташа! Я хочу побеседовать с тобою, выяснить, что происходит между нами в последнее время. Все становится странным. Я — человек, я хочу успокоиться, я устал от всего этого, я болен. Пожалей меня, моя хорошая. Приезжай непременно. О, Наташа, как мятежно на душе…
Н.! С Л. М. завтра же поговорю и скажу, что хочу видеть тебя. Если она не примет, то приезжай к Map. Алекс., она изъявляла желание принять тебя. Конечно, она думает, что ты относишься ко мне серьезно. Я все равно перейду жить пока к друзьям в общежитие. Все рушится, какой-то злой рок преследует меня. Я знаю, что ты смеешься; мне очень больно, больнее быть не может. Помнишь, как-то у Л. М. по радио пели «Сомнение», ты смеялась, услышав это. Мне до сих пор слышится твой смех. Да, да, ужасно! Смех, смех — да… Если он стоит человеческой жизни — так зачем, зачем? Можно же когда-нибудь пожалеть меня и перестать смеяться. Разве я преступник? Нет же! Неужели я видел во сне действительность?
18.
11 декабря 1956 г.
Москва
Наталка, моя хорошая!
Я сегодня получил твое письмо от 7 декабря. С неописуемой радостью прочитал это письмо, ибо оно отличается от других тем, что здесь нет «я не люблю» и т. д., ведь это так болезненно действует на мои нервы. Спасибо тебе, моя любовь. Ты пишешь о пяти эмоциях (клешах)
Насчет любви к животным., о которой ты пишешь. Это, видимо, не любовь, а жалость. Я сижу в комнате и слышу, как мучают собаку на улице под окном, я испытываю жалость к ней, но не любовь (об этом я буду писать особо), нужно вообще различать любовь от жалости Жалость есть один из атрибутов Бога и преобразуется по мере совершенствования, поэтому необходимо ее культивировать в себе. Так что продолжай спасать насекомых от человеческих беспощадных ног.
Насчет посвящения. Мы посмотрим, может быть, действительно необходимо подождать и лучше к этому подготовиться. О второй заповеди поговорим потом, мне самому необходимо все подробно восстановить.
Алмазный ад — это ад, куда помещаются только те, которые нарушили правила йога. Как описывается в тибетских источниках, там страшнее, чем в восемнадцати адах, где находятся простые грешники. Но зато, когда кончится срок наказания, человек может сразу слиться с нирваной, без совершенствования. Да, тот, кто нарушит одиннадцать заповедей, может сойти с ума во время созерцания. Таких случаев я знаю много. Но этого не случается с теми, кто не нарушает одиннадцати заповедей. Более слабые и впечатлительные люди вообще не становятся на путь. Огромное значение имеет учитель, от которого ты получишь посвящение. С нами такого несчастья не случится, я думаю. Если сомневаться и пугаться, тогда, конечно, нельзя ничего достичь.
Насчет дарвинизма. Напишу тоже потом, т. е., конечно, напишу, как с точки зрения буддизма нужно понимать дарвинизм.
Наконец-то, ты решила приехать в Москву, спасибо. Я не могу описать радость, которая охватывает меня при мысли, что тебя увижу 5 — 6 января. Благодарю и целую за это. Спрашиваешь, хватит ли двух недель? Мне, конечно, не хватит, меня устроило бы, если ты была бы со мною всю жизнь. Но что делать, увы, в этом материальном мире делается всегда так, как ты не желаешь, поэтому приходится согласиться и на две недели. Ты пишешь: «Я очень соскучилась по тебе». Это вливает в мою душу надежду, радость и небывалое вдохновение творческого ума.
Жду от тебя только таких писем.
Пока, целую тысячи и тысячи раз.
Всегда твой Биди.
19.
11 декабря 1956 г.
Москва
Дорогая, милая моя Наташа!
Продолжаю дальше, ты читай внимательно!
Современные необуддисты ставят своей целью построение научной философии. Для этого философия должна вступить в связь с другими науками; иными способами (мы полагаем) она не может быть построена. Современные люди, воспитанные на точных науках, не могут допустить возможности априорного построения метафизики, но также не могут допустить и построения ее при помощи только экспериментальной науки. По нашему мнению, данные отдельных наук, на которые следует опираться при построении метафизики, необходимо приводят к связи с общими проблемами познания. Необходимо исходить из опытных данных, но в то же время необходимо подвергать их логической обработке, чтобы соединить в одну систему. Так как потребность строить метафизические теории в человеческой природе неискоренима, то даже при устранении метафизики метафизические построения будут продолжаться в отдельных частных науках, как говорит Вундт. Поэтому вместо того, чтобы предоставить их построение случайности, лучше разрабатывать их методически. Например, буддизм, который первоначально был религиозно-этическим движением, в истории своего движения породил около тридцати философских школ. Часть этих школ, забыв предостережения своего основателя, погрузилась в глубину метафизических спекуляций. В христианской метафизике (не говоря об устарелых легендах Ветхого Завета, что Бог создал мир в течение семи суток, и т. д.) Бог представлен как абсолютная причина всего существующего. Под божественной личностью понимается личность, которая является причиной всего того, что считается ценным и совершенным, например: справедливость, могущество, любовь, благость, мудрость и т. д. Так как христиане не отрицают зла в мире, то Бог как абсолютная причина всего существующего должен быть причиной зла, что противоречит таким предикатам, как справедливость и благость. Если взять наиболее известные метафизические системы, хотя бы систему Гегеля, то, согласно его философии, в основе мировой жизни лежит разум, который создает целесообразность мира. Но, по крайней мере, для Гартмана, это неудовлетворительно, потому что разум сам по себе может только мыслить, но не может действовать; он бессилен, а потому не может совершать никакого действия. Если взять систему Шопенгауэра с его концепцией воли, то хотя воля и обладает способностью действовать, но она слепа, неразумна, и из одной воли нельзя объяснить целесообразность вселенной. Гартман же решил разъединить эти два принципа и объявил, что в основе мира лежит Абсолют, атрибутами которого являются, с одной стороны, воля, с другой стороны — разум. Гартман попадает в тупик, когда приходит к выводу, что мир в основе своей мучителен.
Почему Абсолют благодаря воле и разуму создает такой мучительный мир? Чтобы оправдать это, он Абсолюту приписывает бессознательность. Таким образом, получается, по его мнению, что Бог — бессознателен, что, конечно, трудно допустить. Если Гегелю не удалось объяснить всего из мысли (разума), то, значит, есть что-то первичнее мысли (разума), что-то, из чего вытекает сама мысль. Если Шопенгауэру не удалось объяснить все из воли, то, значит, есть то, что первичнее воли, что-то, из чего вытекает сама воля. Первичнее разума и воли для Гартмана — единая субстанция, по отношению к которой мысль и воля суть атрибуты. Но атрибут не производится субстанцией, а есть лишь ее постоянная принадлежность, свойство. Значит, в единой субстанции мысль и воля остаются для Гартмана в их первичности и невыводимости. Да не из чего им и вытекать, так как субстанция без атрибута есть голая отвлеченность, ничто. Следовательно, мысль и воля по-прежнему остаются первичными, и никакого высшего подчиняющего их основоначала не оказывается.