Письма Уильяма Берроуза
Шрифт:
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
Марокко, Танжер 19 октября 1957г.
Дорогой Аллен!
Наконец-то я разработал схему, согласно которой в роман войдут все материалы по «Интерзоне»; она почти вся как воспоминания, записанные в долгую ночь на кумарах. Будет еще сотня страниц нового материала — лучшего, чем что-либо мною созданное. «Гомосек» и поиски яхе к роману отношения не имеют. Я из Них разве только кусочки мелкие возьму. И все равно, труд на мне — колоссальный. Понимаешь, в романе аж три линии, и все должны слиться в одну. Работать буду кровь из носа, к Рождеству надеюсь закончить. Ты, кстати, какую версию
Теория зависимости тоже крайне важна. Она пойдет как часть главы про Бенуэя, но могу определить ее и в другое место. Просто в текущей версии романа появляется еще одна продолжительная глава про Бенуэя. Сейчас более или менее готовы три главы, которые могу отослать тебе и агенту. Схема во всей своей полноте явилась; она — некое подобие Дантова «Ада», только гомосексуальная. А еще я описал гигантскую баню, занимающую всю площадь под городом, и пройти туда можно через люки, подземки, подвалы и проч.
С теорией зависимости выходит интересно: по сути она верна. Мне от Уолберга пришло письмо, вот, цитирую: «…Особенно занимательна ваша теория о раке и шизофрении. Сам я по данной теме не работаю, но мой друг, который работает в лечебнице для душевнобольных, подтверждает, что да, среди шизофреников рак случается значительно реже, чем среди здоровых людей». Один этот факт уже бесценен. Моя теория дает ключ к пониманию зависимости, рака и шизофрении! Только доктор Дент еще не ответил.
Посылаю тебе эпитафию Кики и еще несколько отрывков из текущей работы.
Проходя мимо Карла, мальчик взглянул на него спокойными, ясными глазами. С щемящей болью в груди Карл смотрел, как мальчик уходит по аллее мимо статуй греческих борцов и дискобола. Раздался паровозный свисток, пахнуло горелой листвой; где-то заиграла гармошка… В кабинке для переодевания при бассейне два мальчика дрочат друг другу… во дворе пахнет хлоркой и юной плотью.
Карл бежал по коридору, обшитому деревом и залитому странным зеленоватым свечением. Сквозь щели и трещины в полу пробивается пар, обжигая Карлу босые ступни. Раздаются типичные для бани звуки: какое-то звериное повизгивание, кто-то ноет, стонет, смачно сосет или пукает. Карл открывает дверь — она ведет в комнату. Внутри, в углу на соломенном тюфяке он видит себя. По полу, заваленному засохшими экскрементами и яркими страницами комикса, которыми успели подтереться, кочуют комки пыли. Окно заколочено.
Снаружи звучит сухой шелест; там страшная жара. Тело чудовища до кости изъедено отвратительными язвами похотью, а на лбу — печать зла, которому все дозволено. Тварь медленно приподнимает зад, показывает красный гноящийся анус, кишащий крохотными прозрачными крабами. Она несвязно бормочет и ноет, словно заключенное в объятия какого-то призрака. Брюхо раздувается, напоминая здоровенное розовое яйцо в прожилках вен. Внутри ворочается нечто черное с клешнями и ножками.
Бенуэй:
— Разбитые души тысяч мальчиков в моих снах стонут, печальные, словно деревянный кутас на могиле умирающих; им несть числа, как листьям на ветру; они воют, как обезьяны над бурыми водами реки в су мерках джунглей; наполняют шепотками мой сон, шебуршат, аки мыши, скользят по воздуху, словно мыши летучие, или ждут, затаившись, как какой-нибудь зверь…
«Отпустите! Отпустите!» — От их криков содрогается плоть. Постоянно внутри меня раздается их плач;
Ну, теперь-то я знаю за что, но это «за что» раскроется позже. Не стану забегать вперед. Короче, через несколько месяцев смогу выдать готовый роман.
Передай привет Грегори. Он, говоришь, жалуется на парижских консьержей? Дети мои! Консьержи все, по умолчанию, гады.
Привет Питеру.
Люблю,
Билл
С этим романом я уработаюсь. Надо, надо обуздать поток зарисовок и найти время увязать, отредактировать и отпечатать материал, который прет и прет из меня — не успеваю записывать! Однако схема романа остается предельно ясной: Бенуэй постепенно становится похож на Великого инквизитора из «Братьев Карамазовых».
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
[Танжер]
28 октября 1957г.
Дорогой Аллен!
Лови отрывок из повествовательной части романа. Она составит сотню страниц и свяжет воедино весь материал «Интерзоны», а может, и еще кое-что. Заранее сказать не могу; определить, подходит материал или нет, можно лишь когда он органически вписался в повествование или же не вписался совсем. Не стану ничего впихивать в структуру романа и не стану ничего заранее обещать.
Место действия — некая совмещенная реальность, которая включает в себя Южную Америку, США, Танжер и Скандинавию. Герои легко перемещаются туда-сюда-обратно. То есть, например, из бани в Швеции можно через обычную дверь попасть в южноамериканские джунгли… с места на место героя носит переход от шизофрении к зависимости. Вообще, герой один: и Бенуэй, и Карл (блуждающий сейчас по джунглям; эту часть надеюсь причесать где-то за неделю), и Ли — все они, разумеется, один человек. Роман, по-моему, выливается в сагу о потере невинности, Грехе и некоем искуплении через познание основных законов жизни. Те, кого подобная форма подачи материала смущает, просто привыкли к повествованию историческому, то есть к рассказу о том, что происходило с героем, который с точки зрения повествования уже умер. Или так: действие обычного романа уже случилось; Действие моего романа разворачивается у читателя на глазах.
Для меня единственный способ создать повествование — это выбраться из оков тела и самому пережить события книги. Процесс утомительный и, временами, опасный. Заранее ведь не знаешь, получишь ты искупление или нет… […]
Буду присылать тебе главы или части глав по мере их завершения.
Привет Питеру и Грегори. Куда делся Гилмор?
Люблю, Билл
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
[Танжер]
10 ноября 1957г.
Дорогой Аллен!
Уже месяц прошел, а от тебя — ни строчки. Ты хоть получаешь материал рукописи?!! Я тебе три главы отправил: «Некролог Кики», «Общая теория зависимости» и «Карл Петерсон». Получил ты их, нет?!
Что с Вертой? От Фрехтмана или нью-йоркского агента новости есть?
[…]
Работаю, работаю и еще раз работаю… Синьку забросил. Пишу повествовательную часть — еле успеваю, материал так и преогромными кусманами. Моя психика тем временем так изменилась… очень глубоко, до самого основания. Я теперь совсем другой человек. Почти готов оставить Танжер. На мальчиков больше не тянет, серьезно.
Привет всем.
Люблю, Билл
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
Танжер
26 ноября 1956 г.