Письма. Часть 2
Шрифт:
Но — самое главное — дорога, т. е. 430 фр. poids brut — и даже brutal. [1534] Этого мне — не осилить. [1535]
О них прошу.
Можете сказать, если и когда будете просить, что у меня сильное малокровие (это правда, есть свидетельство от Маршака [1536] — постоянные нарывы на этой почве — что я замучена черной работой, что мне никто не помогает, что у меня нет никакой стипендии (у всех писателей — есть!)
1534
Валовой
1535
С<ергей> Я<ковлевич> при всем желании не может поднять этого отъезда, он и так нас везет на себе: и жизнь, и терм, и Мурино учение (80 фр. в месяц). Он — не может. А должать мы не должны (примеч. М. Цветаевой).
1536
Маршак А. О. — врач
— что это — не partie de plaisir, [1537] а — необходимость. Знаю, что жизнь там будет — не легче здешней! Мансарда, т. е. дикая жара, хождение на рынок в соседний городок и ношение на себе всех закупок (есть поставщики на машинах, но это — намного дороже), хождение на далёкий колодец (есть цистерна, но только для питья, а мне надо — стирать на двоих и мыть посуду) — словом, даже труднее чем здесь, где кран и на каждом углу — Магги. [1538]
1537
Для удовольствия (фр.).
1538
Maggi — название сети продовольственных магазинов.
Но — сосны (мое до безумия любимое дерево! север и юг в одном) — море, имя которого я ношу, — и Мур на воле, голый, коричневый и соленый. Мур своим чудным учением — заслужил.
________
Вечер не состоялся: публика пришла, Бальмонт — не пришел. После нескольких месяцев благородного всегда идейного — буйства водворен, наконец, в лечебницу в Epinay. Собирают на него 2 тысячи в месяц, м. б. — отчасти — из страха, что опять начнет среди ночи приходить из Кламара в Париж — в гости и говорить без конца… и все такие возвышенные вещи. Так или иначе — на безумного — нашлось, а пока был «разумен» ел манную кашу на воде, ибо в доме другого ничего не было, я — свидетель, ибо сколько раз приносила ему есть. Нужда была — черная.
К нему никого не пускают и говорят, что он после первых бешеных дней немножко успокоился. Этим летом ему будет (а м. б. уже исполнилось) семьдесят лет.
________
Кончаю. Пишу Вам с утра, в еще неубранном доме. Идея: м. б. Вы и у Гартманов попытаетесь что-нибудь извлечь? Я — сама не могу, но за другого — за Вас бы — смогла и сумела. Ведь эту сумму — 430 фр<анков> — набрать не легко, а — Бог их знает — может и дадут 100 фр<анков> — раз однажды послали 50 фр<анков> Бальмонтам на приезд в Courbevoie (а они проели, помните?). Они ко мне чудно относятся.
Нужно только живописать положение.
Словом, Вам видней. Ведь если Вы напишете: собираю по друзьям на поездку Ц<ветае>вой н'a море — они навряд ли откажут. Только надо — скорей. И лучше: на билеты, это — конкретнее.
________
С волнением жду ответа.
Писала — с абсолютным доверием.
Обнимаю
МЦ.
<Приписка на полях:>
Простите за эгоизм письма. Ничего не спросила ни о Вас, ни о детях, ни о новом (?) жилище, к<оторо>го наверное уже не увижу. Хорошо у Вас? А главное — Вам? Пишите обо всем.
А как — зубки?
В нашей судьбе — что-то похожее.
«Звери
3-го июня 1935 г., понедельник
Vanves (Seine)
33, Rue Jean Baptists Potin
Дорогая Ариадна,
Спасибо за быстрый ответ и хлопоты. Пока что еще никто не отозвался, но — может быть — рано?
Провожу дни в обычных срочных делах и перед отъездных задолгих мыслях. Главная забота — Вы улыбнетесь — огромная стиральная доска, одно из главных действующих — и вспомогательных! — лиц моей жизни:
брать или не брать? Много таких «стиральных досок»…
Мой вечер — кажется — будет 20-го, буду читать либо Последнюю любовь Блока, либо детское: черт. Когда вырешится (число) — извещу.
Неужели так и не увидимся до отъезда.
«Мой поезд» (как гордо!) идет 28-го, в 5 ч. 20 мин. дня, с Лионского (львиного) вокзала.
Привожу в порядок стихи за долгие годы. С тех пор как прекратился мой (эсеровский) журнал «Воля России» всё у меня бравший — заочно, по доверию и одну мою поэму печатавший (7 глав) — 7 месяцев, [1539] — я перестала писать большие поэмы, ибо стала — прозу, которую люблю, но — всё-таки не т'aк — и не то. А стихи есть хорошие, но ни одних — дописанных, а сколько — вовсе не записанных…
1539
«Крысолов» (Воля России. 1925. № 4–8, 12; 1926. № 1).
Хочу — летом, хотя жизнь будет очень трудна.
________
У Мура — нарывы (малокровие). Совершенно неожиданные, но непрерывные. Сейчас — огромный ячмень. Очень бледен — до зелени. Ему отъезд еще больше нужен, чем мне. Учится отлично. Но убивает меня страстью к газетам и к событиям, — такой не моей!
Алю почти не вижу, заходит раз в две недели на пять минут. Говорит, что много работает в школе. Не знаю. Но — ее жизнь. Осенью ей будет 22 года [1540] — в ее возрасте ей, в моей жизни, было уже четыре года: четыре года моей ответственности. Но я была другая — вся.
1540
18 сентября 1935 г. А. Эфрон исполнилось 23 года.
— Н'y, вот…
Напишите, увидимся ли?
Целую Вас и, еще раз, спасибо за всё. Не можете ли Вы, в мою пользу, утянуть из своего хозяйства какую-нибудь среднего роста алюминиевую кастрюлю и нет ли у Вас лишнего алюминиевого кофейника?7 Я сейчас неспособна ни на франк, ибо — ведь еще примус! Купальные костюмы и халаты! Не найдется ли у Вас купального халата? Простите за вечные просьбы, но, мне почему-то — совсем не неудобно — просить у Вас. (Я вообще ничего ни у кого не прошу.)
Обнимаю.
МЦ.
Пишите о себе. Привет детям. Пишете ли и что?
21-го июня 1935 г.
Vanves (Seine)
65, Rue Jean Baptiste Potin
Дорогая Ариадна,
Что же Вы замолчали?
А вот — мои «новости»: у Мура три дня слегка побаливал живот (впервые за всю жизнь!) — повела к русской докторше, та обнаружила аппендицит и посоветовала немедленно показать Алексинскому. [1541]
1541
Алексинский И. П. — врач-хирург