Пистолет с музыкой. Амнезия Творца

Литэм Джонатан

Я вошел внутрь. Здесь было тихо и славно, с цветами и антикварной мебелью на каждом шагу. Я нашел администратора. Даму за столом мое появление, казалось, напугало, но я не знал, что было тому виной: мои ли покрасневшие глаза вкупе с помятой одеждой или то, кого я хотел видеть. Возможно, и то, и другое.

Они держали его в уютной палате, с окнами на три стороны и коллекцией плетеной мебели, чтобы ставить на нее стаканы с лимонадом и прочие нужные вещи. Он смотрел телевизор, вернее, они усадили его лицом к телевизору, поскольку, когда я обошел его кресло-каталку и стал перед глазами, он не

обратил на это внимания, хотя сидел с открытыми глазами. Если не считать застывшего взгляда его когда-то полных жизни глаз, он почти не изменился. Его борода была запущена, но голова почти не начала лысеть. Я отпустил сиделку и уселся в одно из кресел.

Так мы сидели несколько минут: я смотрел за танцем пылинок в солнечном луче, он якобы смотрел телевизор. Единственным слышным звуком было его дыхание. Потом я протянул руку и выключил изображение.

– Фонеблюм, – позвал я.

Он сонно пробормотал что-то.

Я выбрался из кресла, подошел и взял его за воротник Его глаза прояснились.

– Проснитесь, – сказал я.

Он поднял свои пухлые руки, отнял мои от воротника и оттолкнул меня.

Я подождал, пока он моргает, выходя из забытья. Он осмотрел меня; его лоб вопросительно покрылся сетью морщин.

– Вы инквизитор? – припомнил он. Голос доносился из недр его туши, словно купленный по дешевке гром “секонд хэнд”. Это был голос из прошлого.

– Вы правы, – ответил я.

– Очень хорошо. – Он потер нос согнутым пальцем. – Вас не раздражают вопросы? Я с пониманием отношусь к тем, кто их не любит.

Он выдохся, но старые привычки умирали не сразу. Я готов был снять перед ним шляпу. Это был блеф, и в другой обстановке, не будь здесь телевизора, кресла-каталки и толстого слоя пыли, я мог бы купиться на него и поверить, что он до сих пор в седле. Но яркий, острый ум, светившийся в его глазах исчез. Он не знал, с кем говорит.

– Ничего. Вопросы – мой хлеб. С маслом.

Он не вспомнил ответа. Он просто кивнул и сказал:

– Хорошо. Чем могу помочь?

– Я хотел поговорить с вами о Челесте.

Я подождал, пока он переварит это. Имя он помнил. Наверное, оно уносило его в страну его мечты.

– Вы помните Челесту? – спросил я.

– Как же, помню. – Он больше не смотрел на меня. – Я помню Челесту. Разумеется.

– Я расследовал ее убийство.

Его глаза снова перекинулись на меня.

– Это было давно, – сказал он.

– Для меня прошло дня два. У меня на ботинках до сих пор ее кровь.

Я произнес это ненароком, но увидел, что это произвело впечатление.

– Да, – тихо произнес он. – У меня тоже.

– Вы убили ее? – предположил я.

– Не помню, – признался он. – Я убил много людей.

– Вы любили ее?

Он задумался. Я ждал.

– Не помню, – повторил он.

Его лицо не выражало ничего.

– Попробуйте еще, – сказал я. – Этот случай особый. Вы любили ее и убили ее.

Я взял его за воротник. Его глаза прояснились, а челюсть стала на место.

– Кажется, да. Эти две вещи часто происходят вместе. – Он усмехнулся в бороду. – Видите ли, женщины на середине высоты раздваиваются. Я просто довел это до конца.

Вот и все. Я спорил сам с собой, но он облегчил мою задачу. Я отпустил его халат,

отступил назад и достал из кармана пистолет Барри. Он проиграл мне свою скрипучую мелодию. Я снял его с предохранителя и навел мушку на грудь Фонеблюма. Он служил хорошей мишенью.

Я смотрел, как он пытается сфокусировать взгляд на пистолете. Ему пришлось скосить глаза к переносице. Его пальцы на подлокотниках каталки чуть напряглись, но лицо осталось бесстрастным.

– Вы собираетесь меня убить? – спросил он.

– Я могу, – ответил я.

Я хотел сделать это. Не знаю, что меня удерживало.

Он заглянул мне в глаза.

– Я вас знаю, сэр?

Долгую, мучительную минуту я пытался заставить себя нажать на спуск Пылинки в воздухе, казалось, застыли между дулом пистолета и грудью Фонеблюма. В конце концов я понял, что ничего у меня не получится. Я поставил пистолет на предохранитель и убрал его.

– Нет, – нехотя ответил я. – Произошла ошибка. Я нашел не того.

Фонеблюм не ответил. Он даже не вздохнул с облегчением. Я протянул руку и снова включил телевизор, поправил плащ и вышел в коридор.

Я миновал вестибюль, но не стал расписываться в книге посетителей. У меня просто не было настроения. Я сел в машину. В баке оставалось еще бензина на одну поездку, но я не был уверен, что хочу этого. Я подумал о пакетике зелья, который выкинул в кусты, и о порошечне. На расстоянии эти их автоматы казались не такими уж и плохими. Я попробовал утешить себя тем, что завершил расследование и что теперь моя совесть чиста. Я постарался изо всех сил и в конце концов сумел завести мотор и направил машину в сторону порошечни. Но передумал. Работа еще не была закончена. Я повернул руль и погнал машину к “Капризной Музе”.

Я приехал рано. Мне пришлось остановиться на стоянке и любоваться закатом в ожидании, пока они откроются. Небо имело цвет хорошего синяка. Когда дверь открылась, я вошел и заказал выпить в надежде, что это поможет мне убить время, хотя бы полчаса. О том, что будет потом, я не думал. Я не узнал бармена, но это ничего не значило. Лицо могло поменяться, тип остался прежним.

Он принес мне стакан.

– Первый клиент сегодня, – сообщил он, словно это что-то значило.

– Похоже, – откликнулся я.

Получив сдачу, я отошел в угол позвонить, потом допил стакан и вышел ждать на стоянку. Ждать пришлось недолго. Похоже, кенгуру был один, но наверняка я не знал. Он больше не ездил на мотороллере.

Он вылез из машины, держа пистолет наготове. Меня это не удивило и не обеспокоило. Он не убьет меня, пока не узнает, что мне известно и что мне нужно. Надо просто потянуть. Он пересек стоянку и подошел к моей машине.

– Залезай, – сказал я.

Он уселся рядом со мной и положил лапу с пистолетом на колено. Это более чем напоминало нашу первую беседу на стоянке мотеля “Бэйвью”. Я понимал, что теперь он не зеленый новичок, совершающий паломничество на место своего первого убийства. Встреча со мной, должно быть, казалась ему ожившим кошмаром. Но теперь мне достаточно было одного взгляда, чтобы понять, как далеко он ушел с тех пор. Физически он изменился мало – разве что раздался в шее, да зубы пожелтели сильнее, – но он изменился. Я читал это в его глазах.