Питерский битник / Поваренная книга битника
Шрифт:
У любого социума – своя гопота, раньше – одна, теперь – другая. Раньше объединяющим их фактором служила «блатная романтика» и понятия, теперь – «выби друга и сотоварища своего, пока он не выбал тебя!».
«ОТКОСИНУС от армиус – дело святус!»
Тут надо несколько определиться в отношении к службе в армии. Отдача долга? Так это подразумевает некую взаимообразность со стороны призывающего тебя государства: а то любовь какая-то безответная получается! Или набор баек про службу и откос от нее? Некая размытость темы!
Плюс еще в моральном аспекте, по моему мнению, следует разделять понятия «Государство» и Родина», то есть где ты имеешь право выбора, а где ты действительно обязан, хотя бы самому себе, хотя бы своими детскими, определяющими воспоминаниями, главное понять, чем и за что именно.
А так какая-то веселенькая, некормившая,
Помню гениальный откос по «аритмии»…
Витька Коган, Сашка Физик, Лешка Коперник фигачили кофейные «четвертные» вместе со мной, тихо ожидая прихода на «Эльфе».
Стоявшие за стойкой «Сайгона» Аллочка или Галя, поправляя очки, по осени или по преддверью лета, за заказом непременно спрашивали:
– Опять «четверную бомбу»?
После чего приезжала «Скорая», и мы благополучно косили еще один призыв!
Сашка Гаврилин когда-то рассказывал, что Дакота, вернувшись из одной из «горячих точек», приехал в Питер, нашел его, и повез неопохмеленного и, еще ничего не соображающего Алекса в Московию. Добравшись с ним до Красной площади, вынув из старого ксивника свою боевую медаль, со всеми наилучшими забросил ее за Кремлевскую стену и, достав батл портвейна, облегченно сказал: «Ну вот и все! С тобой в расчете!», и обратно на вокзал…
Патриотизм
Не обвинять меня в отсутствии патриотизма! Патриотизм для меня – это когда счастлива моя женщина, ее и мои близкие, дети, наши друзья. И, чтобы это не зависело от этого сраного государства, но, желательно, было бы в этой любимой-таки стране.
Насчет начала жизни – это Тебе спасибо от всего организма! А страну – я признаю лишь одну: где мне не страшно будет за любимую женщину, где она не будет обзванивать все окрестные ментовки на тему: «верните мужа!». Я хочу, чтобы ничего с ней не случилось, с ней, и моими близкими и родными.
Не страна не любит нас: она-то, как раз нас обожает, в плане: как бы быстрей схряпать. Да и фиг-то с ними, даже не подавятся, с ними ничего уж не поделаешь. А проще, давай я лучше свой стишок выложу, старенький:
Не относясь к электорату, ни разу не голосовав,Неслышно посылаю матом страны, сей сказочной, Устав.Я не обязан ей ни звуком, ей не служил, и не горю,Хоть в этом отвязалась, сука, за то ее благодарю.За то благодарю, что выжил, не спился и не сдох, к чертям,Хотя, хотелось смазать лыжи, в особенности по ночам.За то, что не был я подсуден, за то, что я всю жизнь, увы,Лишь был рабом похмельных буден, а не успехов трудовых.Ведь в благодарности, от силы, на то достанет ей ума,Чтоб плюнуть номер на могилу, на ту, что выроет сама.Чтобы ублюдку и мерзавцу сказать: «Возьми меня, герой!»И без зазренья отказаться от тех, кто за нее горой.От тех, кто вовсе не по воле, а по рожденью – свой уделПронес, кто был тобою болен, и излечиться не хотел…Но я покой твой не нарушу: клянусь, мне, правда, хорошо,Пока ты не вползаешь в душу с дубинкою и «калашом».В душе своей непредсказуем – я знаю, где меня не ждут,Хочу сказать, что я безумен, как каждый, кто родился тут.Мой разум знает, кто весь прикуп сожмет в ухоженной руке,И разом подставляет фигу, удар, почуяв по щеке.Но благодарен я, родная, прости, я искренне, не злюсь,Что я других вообщеМой Питер
Здорово! Восьмидесятые! Лето, ночь, всё и все рядом, на расстоянии недопитой бутылки «Вазисубани» («Ркацители»?) в правой руке, пешком по проезжей, да по кое-где сохранившейся мощёнке: подковы на сбитых казаках цокают, отпрыгивая эхом от стены к стене, и ни одного мента – пересменок!
Троллейбусы еще не на линии («Единица» и «Десятка» будут только в полшестого, на Дворцовой, в сторону Климата и Гостинки), но уже успел ополоснуть фэйсняк под струей первой поливальной машины…
Несколько пролетов по стертым гранитным ступеням вверх – и спать, спать, оставив последнюю на сегодня просьбу, но…
Я был убит бутылкой пива,Что ты с утра не донесла.И Смерть, что вновь за мной пришла,Была на редкость некрасива:В нелепых, стоптанных туфлях,В плаще, бесцветном изначально.Взглянула на меня печально, —И протянула три рубля.Пускай, в назначенные дни,Придет, и позовет в дорогу.Я с ней готов уйти, ей Богу!Но с этой – Боже сохрани!..Трояк на пиво был истрачен,И я молился у ларькаТой самой девочке, невзрачной,С косою в худеньких руках…«Сайгон»
Всё внутри Тебя! Сайгон – это не закрытие его в свое время, и не «короткий промежуток».
Мы не виноваты, что мы не такие старые, и не во все дырки пролезли: каждому батону – своя хлеборезка!
Это, наверное, как Любовь от секса отличать: вот постареешь, и какой-нибудь созревающий ребенок спросит:
– А еля?
А ты, умудренный опытом, ему:
– Да ну, бя!
Тут не Сайгон в городе, и не мы в нем, а он в нас! Ты же знаешь, я по всему Союзу перелазил, да и перепил, соответственно, в такой экзотике, что у Федора Конюхова мустанги в его бороде обзавидовались бы не на шутку!
Не о здоровье суть, а о нас, грешных!
Кто, кроме нас самих, себя вспомнит без прикрас! Менты? Досьеклепальщики ФСБшные? Мне вот похер: на меня уже в восьмидесятые там Талмуд толщиной с отрывной календарь валялся, мне что это в чем-то помешало?
Сайгон, помимо его расположения, был еще и точкой антиинфернального соединения сознания людей, знающих слово «Свобода» не понаслышке, а спавших с нею, обнимающих и любящих ее, и поутру заваривающих ей чашку кофе. Хотя, география была тут идеальна!