Плацдарм непокоренных

Сушинский Богдан Иванович

— Слышал, ефрейтор, — обратился Беркут к Арзамасцеву, — а ты говоришь: долг солдатский нам не ведом. Пока мы вместе, несколько дней еще продержимся. И врага продержим.

— А не продержали бы — так что, фронт рухнул бы?! Или, может, только на наших штыках он и держится?!

— Все может быть, — рассудительно покачал головой Беркут. — Может, только на наших и держится. Так что гордитесь.

— Или молитесь, — проворчал ефрейтор.

— Разговоры прекратить, слушайте приказ: остаетесь пока здесь и внимательно следите за распадком, вдруг кто-то из вермахтовцев

оживет. Я же сбегаю на хутор, посмотрю, что там делается. Старшим остается ефрейтор Арзамасцев.

Но, уже уходя от бойцов, капитан услышал, как Арзамасцев негромко спросил Звонаря:

— Думаешь, по такому льду действительно можно пройти от берега до берега?

— Если за день не пригреет, да под луну чуть сильнее прихватит, — хоть танком езжай, — подогрел его дезертирское настроение рядовой.

3

Беркут знал, что рано или поздно приказ этот из штаба дивизии последует: нужны были сведения об огневых точках на правом берегу, вообще о ситуации на правобережном участке, подступающем к Каменоречью.

— Кого пошлем? — обратился капитан к Глодову, как только прочел поданную ему радистом радиограмму.

— В принципе сформировать группу несложно. А вот, чтобы в составе ее оказался человек, хоть немного знающий деревню и окрестности.

— Среди бойцов есть местные?

— Надо бы спросить. Хоть один должен бы обнаружиться.

— Кого бы вы ни спрашивали, отцы-командиры, все равно выяснится, что такой боец у нас один — Калина Войтич, — объявил случайно оказавшийся здесь Мальчевский, привыкший в промежутках между боями околачиваться возле офицеров.

— Она не является бойцом, — мгновенно отреагировал Андрей. — Никто в состав гарнизона ее не зачислял.

— А кто должен был зачислять ее, праведницу варфоломеевскую? Она сама себя… хоть в Генштаб зачислит. Если только ей вздумается.

— Отставить, Мальчевский. Сами прекрасно знаете, что бойцом Красной армии она не является, — ворчливо известил капитан.

Мысль о том, что он должен рисковать Калиной, показалась Андрею дикой и совершенно невыносимой. Девушка была права: та ночь многое изменила в их отношениях. Где бы он ни был, чем бы ни занимался, его везде сопровождало незримое присутствие Войтич. Тем более что она и в самом деле частенько оказывалась где-то неподалеку. Не рядом, а как бы на ближайшем горизонте.

Вооруженная коротким кавалерийским карабином — очень удобным для нее, из которого она стреляла с невообразимой меткостью, и двумя пистолетами, Калина целый день ненавязчиво рейдировала неподалеку КП, или же продвигалась вслед за Беркутом в его вылазках на передовую. При этом Андрей почти физически ощущал, что его охраняет снайпер и что в любую минуту может прогреметь выстрел, причем за несколько мгновений до того, как сам он заметит опасность. И лишь время от времени это рейдирование Войтич надоедало, и тогда она на полчаса или на час отправлялась к «воротам» Каменоречья, на вольную охоту.

— Наверное, стоит все же зачислить ее, капитан. А то ведь всю немчуру вокруг,

не будучи бойцом гарнизона, перестреляет. Как потом перед начальством оправдываться будем? Зря сухарь армейский жевали, получается.

— Если я и решусь послать ее, то командовать группой прикажу тебе, — пригрозил капитан.

— Кому ж еще горгоной этой содомо-гоморской командовать, как не мне? — невозмутимо признал-согласился младший сержант.

И потому, с какой покаянной обреченностью согласился он с таким решением, Беркут определил: «А ведь не равнодушен к Калине! Как бы на людях не цапался с нею, существует, существует какая-то негласная связь между этими, на первый взгляд, совершенно непримиримыми в своем сосуществовании людьми!». Поняв это, Андрей ощутил совершенно отчетливую ревность. Даже то, что в разведку им придется идти вместе, уже как-то настораживало капитана.

«Ну, знаешь… — тотчас же осадил он себя, поняв, как далеко могут зайти эти гарнизонные страдания. — Не хватало еще только любовных интриг! Все остальное, вплоть до братских могил, уже имеется».

— Давайте, — предложил Глодов, — решим так: если Войтич согласна, пусть идет. Кто возразит, что она — боец, в полном смысле этого слова?

— Согласен, — несколько резковато подчинился «воле большинства» капитан. — Пусть. Если, конечно, на то будет ее воля.

Пока они выясняли, стоит ли привлекать к операции Калину, совершенно неожиданно появилась она сама.

— Знаю-знаю, собираетесь идти в деревню на том берегу.

Мужчины удивленно переглянулись, пытаясь выяснить, откуда утечка информации, кто за это время выходил из КП.

— Да не мучайтесь, это мне Ищук сказал, — объяснила Войтич. — Заглядывал, когда вы, — обратилась к Беркуту, — разговаривали со штабом. Ну а потом случайно встретил, вспомнил, что я из той деревни, знаю дорогу…

— И что же вы решили? — сухо поинтересовался капитан.

— Не собираетесь же вы посылать туда группу без меня?

— Как раз это мы и собирались делать. Пойдут лейтенант Кремнев, двое его бойцов и сержант Мальчевский.

— Ты бы еще полк туда послал, капитан, — возмущенно перешла на «ты» Калина. — Мы же таким табуном всех фрицев на ноги поднимем. Добавь еще с десять штыков, так мы их попросту выбьем из села, и все тут.

— А что, может, взять и выбить, а, Глодов, Мальчевский? Ведь божественная мысль!

— Словом, так, генералиссимусы аустерлицкие, — решил взять на себя инициативу Мальчевский, — на тот берег пойдем я и боец Войтич.

— А еще — Арзамасцев, — вставила Калина.

— И ефрейтор Арзамасцев, — не задумываясь над тем, почему именно эта фамилия вдруг всплыла, подхватил Мальчевский. — На этом совет в Филях будем считать закрытым.

— Арзамасцева — отставить, — сурово возразил капитан.

— Но он сам как-то напрашивался сходить в деревню, — возразила Войтич.

— «Сходить в деревню» — это одно, сходить в разведку совершенно другое.

— Да пусть проветрится, бык-производитель колхозный, на ферме застоявшийся! — поддержал Калину младший сержант.