Плацдарм непокоренных
Шрифт:
— Только не сейчас, — упредила его Калина. — Если сейчас, расценят как дезертирство. Ты что: прямо с задания!
— Когда же?
— Когда дойдем до реки, а еще лучше, до своего берега. То есть с разведки уже как бы вернулись, так что приказ ты выполнил. А коль так, рви себе, куда заблагорассудится.
— Арзамас, в путь! — в ту же минуту раздался голос Мальчевского. — По колесницам!
До берега они добрались без каких-либо приключений. Но как только остальная часть группы уползла за бугорки полегшего на лед камыша, Калина тронула Арзамасцева
— Не передумал?
— Нет.
Она отсоединила от заброшенного за спину трофейного автомата магазин и протянула его ефрейтору.
— Все, чем могу одарить.
— Уговори Беркута, чтобы шума не поднимал, не объявлял меня дезертиром.
— Как можно скорее проскакивай путь, которым мы прошли, — ничего не стала обещать ему Войтич. — Немцы вот-вот бросятся разыскивать часового, поднимут тревогу.
— Кого ты учишь?! — умышленно возмутился Арзамасцев. — Знала бы ты…
— Все, что мне положено знать, я знаю, с меня достаточно, — огрызнулась Калина.
И, не обращая больше внимания на ефрейтора, уползла вслед за разведчиками.
Дело было вовсе не в том, что ефрейтор постоянно вертелся возле капитана. Просто ей жаль было этого парня, чудом вырвавшегося из ада концлагерей и так глупо не дошедшего до своих. Благословив его на побег, Калина как бы искупила вину перед ним капитана Беркута. И пусть ей это зачтется: не богом — так хотя бы капитаном.
5
Отправив разведгруппу, Беркут еще несколько минут посидел на подземном командном пункте, но, поняв, что усталость окончательно выбивает его из колеи, решил уйти в свою «наземную резиденцию».
Он знал, что хозяин ее, старик Брыла тяжело заболел, поэтому сначала убедился, что бойцы, как и чем могли, накормили хуторянина и затопили печь, и только после этого пошел в свои «апартаменты».
Усевшись в плетеное полуразрушенное кресло, он прижался спиной к постепенно теплеющей стене, за которой топилась печь, и закрыл глаза.
Он представил себе бойцов, пробирающихся сейчас прибрежными зарослями к деревне. Пронизывающий холод, притаившаяся в каждом доме, за каждым забором опасность…
Андрей чувствовал себя как-то неловко от того, что лично не возглавил группу. За все то время, которое Беркут командовал разведывательно-диверсионным отрядом в тылу врага, он настолько привык к тому, что операции проводятся под его командованием, что уход группы Кремнева на задание без него казался ему событием совершенно немыслимым. И еще… мысленно он был сейчас рядом с Калиной.
Конечно же он сглупил, решившись послать вместе с группой и эту девушку. Понятно, что идти в деревню, имея такого проводника-снайпера, одно удовольствие. Вот только вправе ли он рисковать ради этого жизнью женщины. В конце концов мужики вполне могли бы взять «языка» и без нее. В то же время могли он остановить «неистовую Войтич» в ее желании во что бы то ни стало наведаться в родную деревню?
Окончательно запутавшись в своих полусонных-полубредовых размышлениях,
«Неужели Войтич вернулась?! — внутренне встрепенулся Беркут. — Или что-то произошло? Стрельбы вроде бы слышно не было».
— Войдите.
— Извините, ради бога, что вынуждена отрывать вас от чтения, — застенчиво остановилась у двери Клавдия.
Капитан молча поднялся, взял учительницу под локоть и, не говоря ни слова, усадил на свое место у стены. Сразу же уловив исходящее от нее тепло, Клавдия развернула кресло боком и, потянувшись к теплу озябшими руками и щекой, несколько мгновений молча, благодарно смотрела на капитана.
— Значит, будем считать, что мы так и договорились: остаетесь в этой комнате, а я отправляюсь в выработку, которую вы сейчас занимаете. И вообще это несправедливо…
— Похвальная воспитанность, капитан. Но, находясь здесь, я умру от страха при первом же разрыве снаряда или как только пойму, что к дому приближаются немцы.
— В том домишке, в плавнях, из которого вы отстреливались, спасая себя и раненого майора, было куда страшнее…
— Ради бога, не вспоминайте! — прервала его Клавдия. — Это было невыносимо ужасно. Именно после спасения в плавнях, при котором вы явились мне в образе ангела-спасителя, я начала смертельно бояться любого выстрела.
— Все должно быть наоборот, ведь там вы стали обстрелянным бойцом.
— Понимаете, что произошло: в те минуты я уже попрощалась с жизнью. Все, я осознавала, что спасти меня может только чудо, которых не бывает. Но оно, чудо это, произошло. Каким-то совершенно непонятным образом уцелев, я по-иному начала смотреть на жизнь, по-иному ценить ее, да и любить тоже по-иному.
— Майора? — неосторожно, в форме явно неудачной шутки вырвалось у Беркута.
— Ну при чем здесь майор? — мягко улыбнулась Клавдия. — У нас с ним совершенно иной характер отношений. Я всего лишь имела в виду любовь к жизни.
— Если любовь к жизни, тогда понятно, — поспешно ретировался Беркут. — А ко мне явились с просьбой переправить вас назад, в деревню, из которой пришли?
— Верно, мне хотелось бы как можно скорее уйти отсюда. Но только не в ту деревню, где учительствовала. Там меня слишком хорошо знают и тотчас же могут выдать, сообщив, что спасала офицера. Да и вообще не хотелось бы…
— Мотивы понятны. Однако учтите: появление такой симпатичной женщины — это не комплимент, а факт — в любой из занятых немцами деревень вызовет усиленный интерес. Под каким именно предлогом вас арестуют — то ли как партизанку, то ли по подозрению в том, что вас переправили из-за линии фронта, особого значения уже не имеет. Ни для вас, ни, тем более, для германцев.