Плацдарм

Недозор Игорь

Голос Найарони вдруг прозвучал сурово и торжественно. — Тебе суждено открыть ее людям. Почему именно тебе?.. Достаточно будет того, что я счел, что ты достоин этого… человек из чужого мира. И еще одно… — сказал он, не обращая внимания на отвалившуюся челюсть разведчика. — Может быть, ты и удивишься, но было время, когда я был в чем-то похож на тебя… Там, в храме, много золота и драгоценных камней. Ты возьмешь себе сколько захочешь и сможешь унести. Потом ты расскажешь все своим. Ты будешь богат и прославлен, как никто. А обо мне не беспокойся и не говори вообще ничего. Пусть думают, что ты сам обнаружил святилище. Я же хочу просто умереть здесь… Теперь пойдем. — Толмач тяжело поднялся. —

Ты увидишь то, что берегли мои предки.

Великая Степь. В семистах двадцати километрах к северо-востоку от Октябрьска

В пятницу тринадцатого умер наш покойник, В пятницу тринадцатого умер наш покойник, Мы пришли, йо, хоронить, А он ногами шевелить, А он, паскуда, шевелить ногами.

— Иэ-эхх! — взвыл ефрейтор не своим голосом и продолжил:

В пятницу тринадцатого умер наш покойник, В пятницу тринадцатого умер наш покойник, Мы пришли, йо, хоронить, А он руками шевелить А он, паскуда, шевелить руками! В пятницу тринадцатого умер наш покойник, В пятницу тринадцатого умер наш покойник, Мы пришли, йо, хоронить, А он за нами вслед бежить, А он, паскуда, вслед бежить за нами!

И вновь залихватское: — Иэ-эхх!!

В пятницу тринадцатого умер наш покойник, В пятницу тринадцатого умер наш покойник, Мы пришли, йо, хоронить, А он за нами вслед бежить И при этом щелкает зубами!

Является ли угощение ежей хмельными напитками обычаем, развлечением или формой почитания богов?

Является ли демонстрация мужских достоинств тем зрелищем, за которое платят деньги?

Давно ли отмечались случаи разупокоения усопших и как это связано с числами и днями?

Замполит отвечал на вопросы шамана, приехавшего ознакомить Лыкова с особенностями брачного ритуала степняков, уже с полчаса, время от времени принимаясь бекать и мекать.

Благодаря этому представления кочевника о литературных жанрах обогатились понятием «городской фольклор» (понятый им, впрочем, как глумление ехидных скоморохов-простолюдинов и шутов над истинным искусством), а ефрейтор Чуб получил три наряда вне очереди за дискредитацию образа советского воина в глазах союзника.

Получил он их, надо сказать, напрасно.

Высокомерный, как почти всякий истинный степной чародей, Туурдан не ждал ничего иного от грубого солдата низкого происхождения и низкого звания.

Напротив, он удивился бы, попадись ему среди чужинцев истинный знаток изящной словесности. Да и вообще, обо всех сослуживцах будущего мужа младшей дочери тана Гаэрила Железного Дуба он составил свое мнение — в основном иронически-неуважительное.

Боевой жрец государственного культа (а именно так определил для себя должность жениха Ильгиз колдун) был, как и положено жрецу самого низшего ранга, до самых бровей набит затверженными прописными истинами и полон жажды приобщать к ним всех встречных. Плюс, как и всякий начинающий

жрец, любил выпить и поговорить о женщинах. И куда больше непонятных врагов своей веры, называвшихся уж совсем непонятными словами, не любил свое жреческое начальство. Это тоже было знакомо Туурдану. Сам был таким лет пятнадцать назад.

«Служитель мудрости» тянул от силы на писаря или помощника захолустного алхимика. К тому же любил разные неподобающие ученому занятия вроде игры на большой лютне, называемой гитара, и исполнения заунывных песен.

Если не считать этих мелких и в общем-то простительных недостатков для отважного воина, каковым, несомненно, был избранник Ильгиз, сотник Сем Ен по всем статьям подходил для того, чтобы стать зятем тана. Иначе бы норовистая девка его ни за что не выбрала, потому как не одному отважному сыну Степи, просившему у отца ее руки, отказала твердо и решительно. Будто ждала этого, единственного и неповторимого.

Прибыв в стан чужинцев с самого утра (в это самое время хан Едей Копье договаривался с рассардаром пришельцев о заключении брака между его свояченицей и сотником Лы Ков), Туурдан имел возможность понаблюдать за Сем Еном. Особенно понравились шаману упражнения в воинском искусстве, которыми земляне начинали заниматься сразу же после пробуждения.

Полуголые воины, выстроившись в ровные ряды, резко махали руками и ногами, нагибались вперед и в стороны, приседали, отжимались от земли. Затем, став в затылок друг другу, поочередно барахтались на перекладине. Все это называлось у них зарядка.

Сотник, мало что младший жрец, показал себя сильным, ловким и умелым бойцом, ни в чем не уступая старшим и более опытным воинам. Даже обошел многих из них в мастерстве вращаться на перекладине и обращаться с чужинским оружием.

Все это немного примирило Туурдана с неуклюжестью сотника плести мудрые словеса. Это дело наживное, с возрастом придет. А пока главное, что он складен да ладен. И по прикидкам шамана, вполне способен к рождению крепкого и здорового потомства. В этом он вынужден был согласиться с Серни Быстрой, давшей чародею определенные наставления и поручения. Вообще любопытно будет поглядеть, что родится от союза дочери Степи и сына далекого мира.

— Хорошо, тоан, — терпеливо втолковывал Туурдан непонятливому сотнику порядок брачной церемонии. — Теперь повтори, что должен делать жених…

Жених с невестой, Семен и Ильгиз, подошли к белому шатру. У входа стояла Серни Быстрая — самая близкая родственница девушки.

Рядом с ней, замещая отсутствующего отца, находился хан Едей Копье.

Со стороны жениха наличествовали майор Макеев (также в качестве посаженого отца), а также Артем Серегин и Дарика — для второй части действа и как друзья брачующегося. Само собой, это не считая зевак, в огромном количестве собравшихся в расположении «особой роты».

Вперед выступил шаман. Важно поклонившись на все четыре стороны (не людям кланялся, но Великой Степи), он протянул руки к служке, который тут же вложил в них тяжелый золотой ковш, наполненный кумысом.

Туурдан, приняв сосуд, снова совершил обряд поклонения родной земле, при этом всякий раз понемногу выплескивая кобылье молоко. Застыв на месте, он поднял руки вверх, предлагая угощение Священной Луне и Высокому Небу. Когда, по его мнению, Высочайшие насытились, шаман повернулся лицом с шесту, на котором полоскался алый стяг чужинцев, и плеснул чуток кумыса для Золотой Звезды земного воинства. Это чтобы почтить и богов жениха. Великий шаман Айг-Серинго, благословляя степняков на поход против Конгрегации, велел своим сородичам уважать религиозные чувства союзников.