Плацдарм
Шрифт:
А сам виновник переполоха вновь и вновь вспоминал изумрудные глаза и белые полушария грудей Ильгиз…
Империя Эуденоскаррианд. Горный массив Ауэллоа
Алексей и его проводник стояли возле воздвигнутой на покрытом елью и пихтой горном склоне небольшой квадратной башни. Немного выше их лес резко обрывался. Дальше были только голые отвесные скалы, увенчанные иззубренным гребнем и вздымающиеся ввысь, подобно каким-то невероятно огромным крепостным стенам.
Перед путниками простиралась уходящая на юг прекрасная долина. Многоцветный ковер буйного летнего разнотравья обрамлял островки леса. Множество серебристых лент-ручейков сверкало на солнце под ногами, а небольшое озерко поодаль казалось зеркалом из чистого сапфира.
Но Костюку было не до того, чтобы любоваться красотами природы. Впервые он понял, что означает многократно слышанное — потерять дар речи от изумления.
Капитан и в самом деле не мог вымолвить ни слова — язык
Все еще не веря до конца, он отвел глаза, постоял, глядя вверх, на высившиеся в жгучей синеве летнего неба острые скалы, на долину, и вновь посмотрел на то, что так поразило воображение. Убедился, что зрение не обманывает его.
Перед ним, на противоположном горном склоне, возносилась ввысь гигантская черная пирамида, способная поспорить высотой с любым небоскребом. Подобно неестественно громадному пьедесталу, вставала она над долиной. И хотя основание ее покоилось среди казавшихся маленькими рядом с ней утесов, много ниже места, где стояли они с Найарони, чтобы увидеть ее вершину, приходилось запрокидывать голову.
Разведчик потрясенно посмотрел на Найарони.
Глаза того были устремлены вовсе не на удивительное сооружение. Взор его был прикован к притулившимся у фундамента пирамиды нескольким бревенчатым домикам. Даже отсюда было видно, что люди давно уже покинули их.
Окаменевшее лицо проводника было исполнено старой, но почти непереносимой боли, на ресницах дрожали слезы. Старик медленно повернулся к спутнику. Указав на поваленное дерево, он тихо произнес:
— Садись, сейчас ты все узнаешь. Итак, слушай меня… Когда-то очень давно, множество тысячелетий назад, там, где сейчас лед, вечный снег и замерзшее море, была огромная цветущая земля. Землю эту населял многочисленный народ. Как называлась эта страна и как называли себя жившие в ней люди, я не открою тебе, да это и не имеет уже значения…
Алексей с удивлением вслушивался в правильную речь. Куда подевалось балаганное простонародное наречие, которым щеголял Найарони в своих прибаутках и сказках? Словно и не было того балагура-шуткаря.
— Я не знаю, сколько именно лет насчитывала их история. Но, как говорят легенды, то был самый древний на Аргуэрлайле народ. Они были великие колдуны, да-да, поверь… это было именно так… Нынешним знать бы хоть треть от того, что ведали они… С помощью колдовства этот народ достиг огромного могущества. Они распространили свою власть на многие земли и племена, всюду, где это было им необходимо, и не всегда власть эта была справедлива к покоренным. Мощью своего разума они могли проникать в прошедшее, видя корни происходящих событий, и в будущее, заранее зная, чем грозит то или иное, и не допуская ошибок. Им, в конце концов, стали доступны даже другие миры — такие, как тот, откуда пришел ты, и не только такие. Самые просветленные из них даже говорили с богами, и говорили… почти как равный с равным. Да… — как бы в раздумье произнес старик. — Умея предвидеть будущее, об уготованной им гибели они не узнали. — Что-то похожее на сарказм неожиданно прорезалось в его голосе. — Почему так случилось, осталось неизвестным. Может быть…
Найарони запнулся и несколько секунд сидел нахмурившись, словно едва не проговорился о чем-то запретном.
— Впрочем, это тоже неважно. А потом наступили мрак и холод… В катастрофе погибли не все, далеко не все, — продолжил старик, переведя дыхание. — Но кто может сказать, что участь выживших была лучше, чем участь тех, кто принял быструю смерть? Окруженные со всех сторон замерзающим морем, на осколках своей родной земли — островах и островках, на погружающемся в холод материке, они все были обречены на страдания и мучительный конец. Умирали во множестве — от холода и голода, от распространившихся старых и неизвестных раньше болезней. Тысячи и тысячи сходили с ума, убивали себя, не в силах пережить гибель своего мира; само желание продолжать жизнь оставляло их души. Многие погибли в жестоких схватках за чудом сохранившиеся запасы еды и топлива и стали жертвами тех, кто, потеряв человеческий облик, стал охотиться на людей и пожирать человеческое мясо. Надолго ли растянулась агония спасшихся, сколько времени сопротивлялись они неизбежному концу? Годы? Десятилетия? Неведомо… Некоторые, очень немногие, сумели добраться до иных земель на сохранившихся или наскоро построенных кораблях… Но они не составили народа, рассеялись по планете.
Найарони умолк, лицо его помертвело. Прикрыв глаза, он тяжело свесил голову на руки.
Алексею казалось, что перед ним неведомо как уцелевший до нынешних дней очевидец тех страшных событий, вновь переживший случившееся с ним когда-то.
Наконец толмач заговорил вновь:
— В этой долине у северян стоял храм, который был очень старым еще задолго до катастрофы.
Капитан невольно бросил взгляд в сторону каменного исполина.
— То был не простой храм. В старых записях его именовали храмом Вечной истины. В нем не поклонялись какому-нибудь богу или богам, его предназначение было совершенно иным. Там было собрано лучшее из того, что создала их цивилизация. Кроме того, его служители должны были собирать и хранить всевозможные знания. Не знаю, зачем был создан подобный храм и почему он был построен именно здесь. Возможно, их древние прорицатели предвидели что-то подобное. Когда… все началось, жившие здесь в первый же момент оказались отрезанными от остального мира — сдвинувшиеся горы перекрыли выход из долины. Однако люди эти все равно наблюдали
— Год проходил за годом, у служителей храма родились дети — первое поколение тех, для кого долина стала родным домом. Через тридцать с лишним лет им удалось прорубить тоннель к пещерам; по нему мы с тобой пришли сюда. Выйдя в мир, хранители сразу принялись разыскивать своих соплеменников. Они намеревались объединить всех, кто спасся, и с течением времени, опираясь на сохраненные знания, возродить свою цивилизацию, пусть и не такую великую, как прежде. Но оказалось поздно. Нашли только немногочисленных диких охотников и рыболовов, прозябавших на побережье холодного океана, в жалких землянках из костей носорогов и китов. И уцелевшие отвергли мудрость своих предков. Среди них уже почти не осталось тех, кто помнил старый мир. И главное — эти люди думали, что именно ученые и колдуны виновны в разразившемся чудовищном бедствии. Будто бы они чем-то страшно прогневали высшие силы. Они не приняли помощь, предложенную хранителями мудрости, отказались послать в храм для обучения своих детей. Тогда хозяева этого места принялись похищать одиноких охотников; ловить женщин и детей, собиравших ягоды и грибы, нападать на небольшие стойбища. Так они пополняли свои ряды — ведь им был необходим приток свежей крови. Но этим они окончательно оттолкнули от себя соплеменников — те полностью уверовали, что хранители мудрости на самом деле служат злу. Отныне их при каждом появлении возле жилищ дикарей встречали стрелы, копья и заклятия самой черной магии. Хранители решили ждать удобного момента, когда можно было бы вернуть доверие людей. Так они провели в ожидании века, — с иронией бросил старик. — Потом с юга пришли новые племена, даже и не слыхавшие никогда о земле под северной звездой Гохар. Хранители мудрости пытались их остановить, но у них ничего не вышло. Их магия и знания, угасавшие со временем, оказались бессильны перед многочисленностью и воинским умением пришельцев и силой их шаманов. И даже перед лицом непобедимых врагов потомки древнего народа отказались говорить с теми, кого считали слугами сил тьмы. Последние остатки их были загнаны в глухие, гиблые места, где и вымерли без следа. А затем стали вымирать и сами хранители.
Они вырождались, кровь их загнивала. Женщины в долине становились бесплодными или рожали на свет уродов и идиотов, неспособных даже толком говорить. Тогда хранители, желая спасти если не свой народ, то хотя бы память о нем, принялись красть детей уже у вновь поселившихся в этих местах племен. Прошли сотни и сотни лет. Одни народы сменяли другие, а людей в святилище становилось все меньше. Они постепенно забывали то, что знали их предшественники… В конце концов их осталось всего несколько десятков человек. Крошечное племя, жившее ради мудрости и знаний, которые, — голос Найарони наполнился бесконечной горечью, — давно уж состарились и умерли и не были никому нужны. Я был одним из их числа…
Старик вновь надолго замолчал; Костюк не посмел нарушить это молчание первым. — Как-то старейшины послали меня разведать, что творится в большом мире. Я делал это уже не один раз. Тогда я покинул долину на несколько недель, а когда вернулся, все были мертвы. Их убила черная язва. Только самый старый из них… из нас был еще жив, на удивление. Болезнь не тронула его, хотя именно он хоронил трупы. Он умирал теперь не от болезни, а от пережитого кошмара. От него я узнал, как все случилось. Через несколько дней после того как я ушел, наши охотники принесли маленького ребенка, украденного у семьи кочевников, зачем-то забредшей в горы. Он-то и стал причиной гибели последних хранителей… С тех пор минуло уже больше восьмидесяти лет, сейчас мне сто десять с лишним. Не удивляйся, древние умели продлевать жизнь и без всякой магии, хотя смерти не могли избежать и самые могучие из их волшебников. Я не знал, как мне жить дальше, думал даже о самоубийстве. Потом попытался возродить род хранителей. В одной деревне я украл девчонку, увел ее сюда, стал кое-чему учить. Она стала моей женой. Но оказалось, что у нас не может быть детей. А вскоре она умерла. Тогда-то я и узнал — не спрашивай, откуда и как, — что все должно кончиться на мне. Ничто не может и не должно жить вечно. И я ушел из долины. Жил среди людей, как все люди. Но сейчас я чувствую, что скоро умру. И я, последний из хранителей, решил, что тайна, сберегавшаяся тысячелетиями, не должна умереть вместе со мной.