Плач богов
Шрифт:
Понятие «истерия» возникло в Древней Греции и происходит от греческого слова «матка». Гиппократ предполагал, что матка блуждает по телу в поисках влажности. Не обошел эту тему и Платон. Вот что он писал: «У женщин та их часть, что именуется маткой, или утробой, есть не что иное, как поселившийся внутри них зверь, исполненный детородного вожделения; когда зверь этот в поре, а ему долго нет случая зачать, он приходит в бешенство, рыщет по всему телу, стесняет дыхательные пути и не дает женщине вздохнуть, доводя ее до последней крайности и до всевозможных недугов, пока наконец женское вожделение и мужской эрос не сведут чету вместе и не снимут как бы урожай
**истерический пароксизм– название женского оргазма в прошлом
Глава тридцать шестая
– …Я понимаю, что со стороны это выглядит несколько… безрассудно, тем более от такого человека, как я – взрослого, самодостаточного мужчины, пережившего смерть любимой жены и вырастившего в одиночку единственную дочь.
– Ну что вы такое говорите, Вёрджил? Какое безрассудство? Данное понятие и вы – несовместимы ни при каких обстоятельствах.
– Просто… прошёл всего лишь день. Выглядит так, будто я куда-то тороплюсь. Хотя, может оно и так. Словно мой собственный возраст диктует мне, что и когда делать… И тем сомнительными кажутся все мои действия для других...
– Это вовсе не безумие и не возраст. Жизненный опыт – да. Я бы даже сказала, что именно для вас принятие подобных решений достаточно конструктивное и основательное. Вы опираетесь не сколько на бурные чувства, а на трезвое восприятие реального положения вещей. А на счёт поспешности… Если вспомнить, как это делают прыгающие друг через друга молодые люди в Леонбурге уже на следующий день после открытия бального сезона, то ваше поведение на их фоне – верх разумной сдержанности и степенной благопристойности. Знаете, сколько мне с мужем приходилось разгребать письменных предложений руки и сердца всем моим девочкам, включая Эвелин? А писать на них отказы…
Последняя фраза из уст Джулии Клеменс прозвучала для её гостя несколько отрезвляюще. Он даже чуть было не заёрзал в кресле, хотя осанку всё-таки не удержался да выпрямил, едва не до звона в перенапряжённых мышцах и хруста в скованных суставах.
– Чувствую теперь себя ещё более глупым и… нелепым.
– Зачем вы так себя принижаете в собственных глазах, Верджил? Могу вас заверить со всей присущей мне прямотой, что в ваших действиях нет ничего предосудительного и тем более постыдного. Вы поступаете, как любой честный и порядочный мужчина своего социального статуса. К тому же, вы ещё достаточно молоды и полны жизненных сил, чтобы так себя умалять и списывать со счетов. Я говорила вам об этом совсем недавно у вас на приёме в Терре Промиз.
– По правде говоря, я направлялся сюда, не имея никакой уверенности в благополучном исходе своего безумного мероприятия. Возможно даже был готов услышать отказ, и даже куда больше, чем согласие…
– Напрасно, месье. И, если говорить на чистоту, над вашим предложением я и раздумывать не стану, поскольку более лучшего варианта для своей племянницы даже представить не способна.
– Но ведь… я должен всё-таки поговорить с Эвелин сам, поставить, так сказать, в известность о своих намерениях.
– Само собой. Как и полагается, но перед этим побеседовав с её опекунами. В первую очередь о ваших намереньях должны узнать мы, дать своё согласие с напутствующим благословением, после чего поговорить с вашей избранницей, дабы подготовить её морально к вашей будущей беседе, а уже потом свести вас обоих в более благоприятной для такого исключительного момента обстановке. Вы всё сделали правильно. Не стоит так волноваться и переживать.
Судя по его реакции, он действительно не ожидал, что данный разговор завершится подобным поворотом событий. Видимо, поэтому и был несколько ошеломлён полученным ответом и самим осмыслением происходящего. Да что там ошеломлён? Буквально ошарашен, потрясён до глубины души.
Наверное, пройдёт ещё не один день, прежде чем он окончательно свыкнется с данной мыслью и предстоящими действиями; с тем, что ещё несколько минут назад казалось каким-то несбыточно эфемерным и никак не вяжущимся с его застоявшимся укладом жизни убеждённого холостяка. Чувствовал ли он окрыляющие симптомы искреннего счастья? Возможно да или, скорее, не в полную силу. Ведь получить согласие от родителей или опекунов это не одно и то же. Хотя, стоило ли кривить душой перед собственной совестью? Если бы он хотел узнать ответ от Эвелин, разве бы он не спросил её сам, лично, как это сделал когда-то в далёкой юности, рассказав вначале о своих чувствах не родителям своей первой жены, а самой Маритте?
Конечно, сейчас всё было иначе. Иные обстоятельства, иные чувства и желания. Даже иные «родители». Вся ситуация в целом была совершенно иной: с одной стороны неоднозначной, с другой – чуть ли не полностью и заранее предопределённой. Но чего он не мог предвидеть до конца, так это готовности Джулии Клеменс принять его в свою семью с распростёртыми объятиями. Она даже не стала медлить со встречей, как и переносить её на другое время. Приняла в кабинете своего супруга не за столом или секретером, а на кожаном диванчике меж двух кресел у журнального столика и перед камином, заведомо пригласив в качестве необходимого наблюдателя за благопристойным поведением гостя свою экономку по Ларго Сулей Моану. В течении всей их беседы, домоправительница просидела в неподвижной позе в углу комнаты на стареньком бержере*, обитого парчовым гобеленом медно-коричневого цвета под тканевые шпалеры окружающей комнаты. За всё это время немолодая женщина не проронила ни слова, не проявив хоть какого-то подобия своего живого присутствия. При иных обстоятельствах, её было бы легко спутать с частью мебели данной комнаты.
И всё же, потомственный граф Верджил Аделард Дамиан д’Альбьер чувствовал себя крайне дискомфортно. Вся ситуация, по существу, таковой и выглядела. Само собой, он понимал, что правила этикета требовали подобного расклада вещей, поэтому-то он и предпочёл бы встрече с Джулией Клеменс беседу с её супругом. Но даже в последнем, как говорится, не было нужды. Его разговор с тёткой Эвелин расставил всё по своим местам, показав во всей красе, кто же на самом деле в этом доме принимал окончательные решения по насущным проблемам данной семьи.
Сейчас его волновало абсолютно другой вопрос. Был ли он рад тому, как разрешилась несвойственная его характеру авантюра? И насколько он готов к предстоящим событиям, которые вскоре коснутся жизни его собственной семьи и станут неотъемлемой частью их непредсказуемого будущего? Как бы там ни было, но он должен поговорить с Эвелин Лейн лично, пусть тоже не сразу. Пугать девочку с ходу своими слишком серьёзными намереньями? Надо хотя бы для начала войти к ней в доверие, познакомиться ближе, дать ей возможность привыкнуть к себе, а быть может как-то даже коснуться её хрупкой души, зарождая нужные эмоции и чувства. На всё требуется время и свой особый подход.