Плач богов
Шрифт:
– Поэтому мне и нужно нанять носильщиков заблаговременно, иначе домой доберёмся самыми последними. А ещё мне надо отправить вашим родителям в Леонбург телеграмму. Или собираетесь нести сундук с новой обовью на собственных плечиках?
– Конечно нет! Но Эвелин обещала мне с этим помочь. Да, Эва?
– Что за глупости? – Лилиан даже не успела как следует возмутиться, поскольку уже была всеми мыслями на берегу. – Если не хотите толкаться с пассажирами третьего класса на пирсе, тогда ждите здесь, а я иду нанимать грузчиков.
– Смотри, не увлекись, и обязательно возьми с собой Джошуа, иначе тебя не так поймут.
Эвелин было хотела пристроится следом за служанкой, но не успела. Лили уж очень быстро нырнула в размеренную «толпу» пассажиров
Девушка едва не с отчаяньем обернулась к сёстрам Клеменс, словно ожидала в тот момент какого-нибудь удара в спину от притаившегося за ней врага. Каково же было её удивление, когда она увидела всех трёх красавиц неспешно блуждающих по палубе в противоположной от трапа стороне и не обращающих на Эву абсолютно никакого внимания. При этом Валери и Клэр о чём-то увлечённо перешёптывались друг с другом, а вот Софи держалась величественной кронпринцессой рядом с фальшбортом лишь вскользь или невзначай прикасаясь к деревянному брусу широкого планширя пальчиками свободной руки. Взгляд старшей из сестёр явно был занят самой важной на тот момент задачей, исключившей из общего уравнения недавнее желание унизить Эвелин на глазах немалого количества свидетелей. И она определённо была увлечена не любованием толпящихся на причале людей, казалось, всё это время она выискивала кого-то конкретного и весьма для неё значимого. Чтобы София Маргарет Клеменс уделяла завышенное внимание кому-то ещё, кроме своей особо царственной персоне, буквально забывая обо всех и вся?..
Ох, уж это неистребимое тысячелетиями человеческой истории женское любопытство. Даже Эва не удержалась от соблазна вернуться к фальшборту и попытаться проследить за взглядом кузины. Но, увы, последнее оказалось из ряда невыполнимых задач. В такой толпе людей, заполонивших собой чуть ли не треть всей набережной порта выделить кого-то одного и при чём наверняка – слишком нереально и за пределами человеческих возможностей. Хотя, попытка не пытка.
Уже секунд через десять, Эвелин и забыть забыла для чего вообще вернулась к планширю, оставшись на палубе рядом с презирающими её кузинами на свой риск и страх. Взгляд с заразительным интересом скользил по лицам пассажиров «Королевы Вирджинии» и их встречающих, подмечая особо занимательные детали или же надеясь увидеть хоть кого-то здесь знакомого.
А вдруг? Вдруг она ещё что-то и кого-то помнит? Не может такого быть, чтобы память не сохранила даже десятой части о тех людях, с которыми ей приходилось пересекаться первые восемь лет своей прожитой здесь жизни.
Но пока что перед девушкой гудела и волновалась почти безликая толпа, а взор выхватывал из живой гущи лишь те знакомые черты пассажиров, которые успели отложиться в памяти за всё время путешествия по реке.
Большая часть встречавших, как оказалось, мало чем отличалась от прибывших на пароходе первым и вторым классом. И именно они преобладали по своему количеству над попутчиками третьего «сословия», которые обходили центральное скопление элитарной толпы буквально стороной, ещё и притесненные к краю причала оградительными канатами от нижнего трапа нижней палубы. Зато среди первых не чурались бегать и шнырять очень шустрые ребятишки местного пошиба, при чём далеко не знатного. Ничто так не выделяло каждого и ото всех, как цвет кожи и одежда.
Как уже успела заметить и понять сама Эвелин, не важно, где ты был рождён – на Севере или Юге; не тронутое палящими лучами южного солнца бледное лицо подчёркивало твоё истинное происхождение похлеще дорогих шелков и драгоценностей. Аристократия везде и всегда оставалась таковой, не зависимо от времени и места, впрочем, как и выходцы менее привилегированных классов. Отличить первых от вторых не составляло никакого труда, как и выделить тех же работников порта – грузчиков и докеров от служащих портовой охраны.
Едва ли Эвелин смогла бы тогда ответить, чем же её заинтересовали стоявшие
Грязной, местами мокрой от пота одеждой, загоревшей до черноты кожей лица и открытых участков тела, испачканными в мазуте практически до предплечий руками и, само собой, фигурами – широкоплечими, сбитыми, мускулистыми и настолько мощными, что невольно перехватывало дыхание от мысли, какой же потенциал скрывался в этих современных гладиаторах безродного происхождения. Но, скорее всего, дыхание у Эвы перехватило по-настоящему только тогда, когда она заметила Лилиан беседующую с одним из этих Голиафов. Как говорится, зрелище выявилось не для слабонервных и далеко не для юной леди из хорошей семьи.
– Эй, человек! Тот что в зелёной косынке!.. Да, ты!
Но, как выяснилось чуть позднее, настоящим шоком (и не только для Эвелин) стала последующая сценка совершенно неожиданного акта действия, главным инициатором которого оказался никто иной, как сама София Клеменс. Вначале её звонкий голосок, повышенный до громкого окрика, а уже после нисходящее на сознание всех ближайших свидетелей осмысление – кто и кому кричал данные слова с палубы прибывшего в Гранд-Льюис парохода.
– Да, ты не ошибся! Именно тебя я и имела в виду!
Эвелин едва не перегнулась через планширь, когда попыталась уже во второй раз проследить за взглядом кузины. Надо сказать, любопытство пересилило любой шок и неверие в происходящее, а потом и вовсе перекрыло выбивающей волной осознанного, как только взгляд отыскал того самого обладателя зелёной косынки, каким-то необъяснимым чудом завладевшего вниманием надменной красавицы Софи. Он стоял в самой ближайшей к пароходу группке «отдыхающих» грузчиков у выложенных в высокую стену товарных ящиков и паков – всего в нескольких ярдах от сошедших на берег пассажиров «Королевы Вирджинии» и в трёх шагах от Лилиан и Джошуа, проводивших на тот момент крайне важные переговоры с другими носильщиками.
По правде сказать, Эва даже не удивилась, почему среди всех остальных София выделила именно его. Хотя нет. Удивительным-то как раз и являлся тот факт, благодаря которому кузина вообще позволила столь неслыханное (да ещё и публичное) для себя унижение – обратиться прилюдно с подобными словами к абсолютно незнакомому ей человеку. И не просто к незнакомому, а к ГРУЗ-ЧИ-КУ!
И ладно, если бы тот был под стать своим сотоварищам – грузным, побитым жизнью увальнем, с грубыми чертами далеко не привлекательного лица. Так нет же, он почему-то едва не единственный, кто оказался среди остальных самым молодым и на редкость статным представителем столь неблагодарной профессии. Высокий (возможно даже слишком высокий), с пропорциональной фигурой мускулистого атлета и с не менее лепным ликом, как у какой-нибудь безупречной статуи Микеланджело. Жаль только определённое до него расстояние не позволяло разглядеть многие черты, включая разрез и цвет глаз, чего не скажешь о той самой зелёной косынке, коей была повязана на пиратский манер его крепкая голова. Не хватало ещё серьги в ухо и какой-нибудь кожаной портупеи с патронташем на пояс и через грудь, с кобурой под кремниевый пистолет и ножнами под кинжалы. А так, образ почти готов, разве что без чёрной повязки на глазу.
В какой-то момент, Эвелин поймала себя на том, что очень уж долго любуется ладными пропорциями молодого грузчика, чью гладиаторскую фигуру не сколько скрывала, а скорее больше подчёркивала грубая роба из мокрой от пота рубахи неопределённого цвета и почти обтягивающих тёмно-коричневых штанов.
Меньше всего девушка ожидала, что он вскинет голову и его тёмное от загара и рабочей грязи лицо озарит ослепительная белозубая улыбка, от которой невольно ёкнет в груди сердечко, а желание куда-нибудь спрятаться из-за страха быть пойманной с поличным на месте «преступления» едва не одёрнет девушку от фальшборта в сторону палубной надстройки парохода. Но что-то и как-то её удержало, и на вряд ли банальное любопытство.