Плач льва

Райт Лариса

— На ошибках учатся.

14

Учиться Юленьке было сложно. И не потому, что давали о себе знать последние месяцы беременности, не потому, что работа оставляла мало времени на завершение дипломного проекта, а из-за того, что, приходя в институт, склоняясь над кульманом или размышляя над очередным предложением заключительной теоретической части, она все время отвлекалась и уносилась в далекий, совершенно незнакомый ей Массачусетс. Пыталась представить себе жизнь профессора в этом штате. И если образы его жены и детей по-прежнему оставались для нее абсолютно мифическими, то места, где он бывал, куда ходил и которыми любовался, она могла увидеть легко. Юленька забиралась во Всемирную паутину и, словно попавшая в сеть муха, трепыхалась там и часами бесцельно разглядывала фотографии Бостона. Ей почему-то казалось,

что профессор поселился именно в столице. Тихие городки одноэтажной Америки представлялись недостойными масштаба его личности, а в Бостоне его талант непременно должен был найти себе применение. Девушка смотрела на изображения Бостонской общественной библиотеки, собора Святого Креста, Олд-стейт-Хауса, моста имени Лонгфелло и думала о том, что одаренному архитектору непременно следует жить в окружении великих сооружений. Она подходила к окну, всматривалась в похожие друг на друга коробки пятиэтажек, заржавевшую пару качелей, именуемую детской площадкой, и разбитую хоккейную коробку и понимала, что этот вид никак не может вдохновить на создание шедевра. Юленька как-то вдруг забыла о том, что ее профессор читал теоретические курсы, а его участие в масштабных проектах ограничивалось упоминанием фамилии на титульном листе. Она рассматривала картинку особняка Пола Ревира [7] , отмечала покосившиеся деревянные ставни и уже поблекшие витражи и отчего-то была уверена, что заботящиеся о своей истории американцы непременно обратятся к профессору из России с просьбой подготовить проект реставрации знаменитого дома.

7

Пол Ревир (1734–1818) — один из самых известных героев американской революции.

Юленька не ограничивалась в своих фантазиях исключительно рабочими буднями профессора. О нет! Вот она любуется фотографией ухоженных газонов и цветущих клумб Бостонского публичного парка и видит, как профессор кормит белок, неспешно прогуливается по Тропе Свободы и катает на лодке то ли Петю с Колей, то ли Сашу с Сережей. Вот разглядывает снимки Квинси Маркет — небольшой площади, напоминающей Арбат, и представляет, как профессорская жена, внешность которой Юленька, сколько ни старалась, так и не смогла нарисовать, покупает всякую всячину в разнообразных торговых павильончиках. Вот перед ней изображение Музея изящных искусств, и она слышит, как профессор легко и непринужденно рассказывает жене, а, возможно (кто знает?), и очередной неопытной молоденькой дурочке о висящем перед ними шедевре Джона Грэхема.

После таких, часто затягивающихся на несколько часов виртуальных путешествий Юленька чувствовала полнейшее бессилие и желание уступить, спасовать перед судьбой: уехать к родителям, оставить работу, бросить учебу, убежать от ставшей ненавистной чертежной доски, корпеть за которой с каждым днем становилось все труднее. Она хотела лишь одного: улететь в бесконечность, унестись в пропасть, устремиться в неведомые дали, чтобы только избавиться от этого призрака, что никак не хочет отпустить ее и с завидной регулярностью захаживает в гости тошнотворным, омерзительным наваждением.

При всей своей эмоциональности и абсолютной истощенности нервной системы девушка прекрасно отдавала себе отчет в том, что прекратить свои истязания может только она сама. Кто же еще в состоянии избавить нас от пыток, если не сам палач? Юленька могла поклясться: она, несомненно, сумела бы стать прекрасным представителем этой не слишком привлекательной профессии. Уж слишком изощренными, невероятно унизительными и до предела опустошающими были те мучения, на которые она себя обрекала снова и снова. Неоднократно давала она себе обещания никогда и ни за что не набирать в поисковых системах слов «Бостон», «Массачусетс» и «технологический университет», но, как только оказывалась за компьютером, сердце начинало трепетать, уговаривать свою владелицу, божиться ей о сто первом последнем разе, и разум отступал снова.

Единственное, что как-то отвлекало Юленьку и не позволяло ей окончательно погрязнуть в болоте тоскливой жалости к самой себе, была работа. Работа механическая, не требующая глубоких знаний и большого опыта, но заставляющая концентрировать внимание на выполняемых операциях. Звонили клиенты, и новоявленному сотруднику туристического агентства приходилось возвращаться в реальность, чтобы, быстро проскользнув пальцами по клавиатуре и сверившись с информацией на сайтах авиакомпаний, щелкнуть указательным пальчиком правой руки, подведя курсор к кнопке подтверждения заказа с надписью «забронировать».

Она испытывала огромную благодарность к человеку, который так кстати и настолько бескорыстно протянул ей руку помощи, и одновременно ощущала непомерный стыд из-за того, что вынуждена эту помощь принимать. Наверное, ей стало бы легче, имей она возможность хоть как-то выразить признательность

своему спасителю, но он ее этой возможности лишил, не оставив ни телефона, ни адреса. Юленька не была ни удивлена, ни обижена, ни рассержена. Ей это казалось даже естественным. Наверное, она тоже поостереглась бы снабжать своими координатами первую встречную истеричку, которой и помочь-то, оказывается, никто не может, кроме тебя одного. Так раз поможешь, два поможешь, а потом сам не заметишь, как тебе сядут на шею и спасибо забудут сказать за все твои благодеяния. А посмеешь возмутиться или попытаешься скинуть хомут, так еще и виноватым окажешься в том, что однажды решил посочувствовать чужому горю. Так что к осторожности хозяина квартиры девушка относилась с пониманием, но не могла не думать о том, что ей было бы легче и даже как-то спокойнее, если бы он хотя бы раз позвонил и поинтересовался ее делами. Но он предпочитал ограничиваться ничего не значащими, а скорее всего, даже и не существующими на самом деле приветами, которые передавал девушке вместе с зарплатой вежливый новый начальник. А еще Юленьке хотелось, чтобы он позвонил, потому что больше звонков ждать было не от кого. Нет, телефон не умолкал в течение всего дня. Девушку одолевали просьбами посмотреть, заказать, найти, обеспечить, отложить и перенести. Но людям нужны были билеты, а не она сама. Кроме клиентов и работников туристического агентства, ее телефон знали только хозяин квартиры и будущий реставратор особняка Пола Ривера. Последний, если и мог вспомнить о Юленьке, то лишь мучимый угрызениями совести в ночных кошмарах, а первый, по всей видимости, даже и не думал вспоминать.

Считается, что беременных женщин мало что интересует, кроме своего состояния. Они увлечены исключительно собственными ощущениями, живут ожиданием предстоящего события и не могут сфокусировать внимание на проблемах, не относящихся к продолжению рода. Они создают собственный мир, в котором живут только они сами и их будущие дети, они сутками беседуют с растущим животом и считают странными тех, кто не считает вопрос грудного вскармливания проблемой мирового масштаба. Юленьке, живи она в окружении любящей семьи, встречайся с подругами и проводи время на сайтах, посвященных беременности и родам, а не работникам Массачусетского технологического университета, наверное, тоже удалось бы с головой погрузиться в предстоящее событие. Но она была занята совершенно другими вещами. В свободное от самоистязаний и бесконечных разговоров с путешественниками время она все-таки отчаянно пыталась собрать по кусочкам дипломный проект и навести на лице и голове тот порядок, который позволит скрыть от подруг и преподавателей то незавидное положение, в котором она оказалась. Педагогов она уверяла в своем прекрасном самочувствии и просила ни под каким видом не делать скидку на ее особое положение. Диплом с отличием должен быть вручен за прекрасные знания, а не за подвиги на материнском поприще. Девочкам в общежитии Юленька рассказывала о том, что живет с родителями и младшей сестрой мужа, извинялась, что не может пока пригласить в гости, сокрушалась, что не отметила свадьбу, так как все сбережения молодой семье сейчас приходится откладывать на ребенка. Она говорила то, во что ей хотелось поверить самой, и слова ее звучали так правдоподобно, что никому и в голову не приходило усомниться в ее искренности. Она встречала в глазах приятельниц понимание и даже зависть. Отхватила москвича — заботливого, бережливого, и ребеночка завести успела: теперь ее просто так из квартиры не попросишь.

— Если тебя еще не прописали, то малыша точно пропишут. Ты уж не прогадай, Юль, не продешеви! — ухмыляясь, посоветовала ей хваткая и уж больно охочая до денег девочка из Донецка.

— Постараюсь, — презрительно согласилась Юленька, чувствуя, как к горлу подбирается обнажившая свои когти торжествующая паника. Если по медицинскому полису, студенческому билету и обменной карте, выданной в поликлинике института, ее обязаны по «Скорой» принять в любом московском роддоме, то вопрос с пропиской ребенка оставался совершенно неясным.

— Как пропишут, так и выпишут, если захотят, — вступила в разговор рассудительная москвичка Лена.

— Это как это? — подбоченилась украинка.

— Да проще простого, — огрызнулась москвичка, а Юленька лишь вертела головой из стороны в сторону, стараясь не упустить из этой внезапной пикировки самого главного для себя.

— Нет, ты уж объясни конкретно, — потребовала отчета девушка из Донецка.

— Ну что ты прицепилась? Будто не знаешь, что все возможно, лишь бы деньги были.

— Большие? — Юленька нервно сглотнула.

— Не слишком. По телику недавно говорили, что одна старушка умудрилась к себе на пятнадцать метров человек десять гастарбайтеров прописать, а с них много не возьмешь. Так что если прописать можно, так и выписать.

— Но незаконно ведь, — не сдавалась украинка.

— А про законность никто и не говорил.

— Ты хочешь сказать, что за относительно приемлемую сумму я могу найти желающего прописать меня в Москве? — решилась уточнить Юленька.