Плачь, Маргарита
Шрифт:
— Пригласи его к себе на практику, — съязвил Рудольф.
— Тем не менее, не перешагнув через Судеты, мы не двинемся дальше, — продолжал Лей. — При этом руки выкручивать придется французам и англичанам, договорившись с русскими на время.
— Ну, это один вариант. Что ты думаешь о Риббентропе?
— Столь же неприятен, сколь и полезен. Мне он представляется дипломатом новой школы — говорит без умолку, слушает только себя, а главное — охотно нарушает известную библейскую заповедь.
— Не сотвори себе кумира? — улыбнулся Гесс. — Он мне признавался, что фюрер его
Лей вяло пожал плечами.
— Да я, похоже, выдохся. Придется съездить куда-нибудь отдохнуть.
— Это вы вдвоем решили?
— В общем, да.
— И куда же? За океан?
— Грета еще не выбрала… — Лей посмотрел на часы. — Я, пожалуй, пойду, дела есть. — Два раза нажав на ручку, он удивился: — Что у вас с дверью?
Рудольф раздраженно смотрел в окно. Лей снова подергал и, вдруг сообразив, что дверь заперта снаружи, быстро отвернулся и стал к ней спиной.
— Руди, если тебе не очень трудно, выслушай меня прямо сейчас, — начал он. — Возможно, я ничего нового для тебя не скажу, но для меня… мир перевернулся. Я еще не знаю, как будет у нас с Гретой дальше — уедем мы или останемся, но я твердо знаю: будет так, как лучше для нее.
— Теперь это решаешь ты? — не глядя на него, бросил Рудольф.
— Теперь — да.
— Я тоже кое-что знаю твердо! — отрезал Гесс. — Во-первых, то, что смешон. Во-вторых, то, что моя сестра при первой же возможности даст мне это понять. Но я до сих пор не знаю главного — в какой мере фюрер и партия могут рассчитывать на преданность Роберта Лея. И вообще, кто он такой? Соратник по борьбе, мой друг или случайный попутчик, искатель острых ощущений и разнообразия?
— Прибавь еще: горький пьяница, бабник, психопат, клоун, заика и неудачник Так вот, знай, — Роберт сделал шаг от двери, — Грета любит меня… такого, а я — такой, как есть — люблю ее. И с этим всем придется считаться. Рули, — снова начал он после паузы. — Нам все же нужно на чем-то поладить. Тебе ведь так или иначе предстоит терпеть мое общество.
— Прежде ты не уходил от ответов на прямые вопросы.
— Я не знаю, кто я такой! — разозлился Роберт. — Я уже все о себе сказал. Поступать же я буду так, как лучше для нее.
— И на этом ты предлагаешь поладить? На такой замечательно удобной позиции, когда все, что бы ты ни сделал, будет объяснено благом несведущей девчонки, растаявшей под напором твоих уникальных мужских достоинств?
— Иди к черту! — Роберт, стиснув зубы, снова взялся за ручку и выругался про себя. — Чего ты от меня хочешь?
— Я хочу знать, ты с нами до конца или…
— Да! Да! — вдруг заорал Лей, треснув кулаком в запертую дверь. — До конца, до гроба! И в гробу только с фюрером! Да! Я же солдат! Солдат кайзера! Солдат фюрера! Вечный солдат! Чего еще ты хочешь?
Гесс шагнул к нему.
— Роберт, не нужно так. Мне это тоже далось непросто. Но иначе мы не победим.
Лей глядел на него взглядом загнанного в угол зверя. «Зверь» слишком долго уходил от погони, и в его глазах через секунду не осталось ничего от внезапной вспышки, только усталость.
Оба как будто
— Я поеду, — сказал Роберт. — Вернусь вечером. Скажи им, что мы очень мило поболтали. Грета устала, ей хорошо бы поспать.
Рудольф еще некоторое время стоял у окон, наблюдая, как Лей, докуривая сигарету, дает указания ожидающему его возле машины секретарю. В этом властном, энергичном человеке уже трудно было узнать того Роберта, что пару минут назад стоял у стены, глядя исподлобья на наседавшего на него товарища по партии.
В столовую тихо вошла Эльза.
— Что? — просто спросила она.
— Роберт уехал по делам. Велел уложить Грету.
— Она уснула. Через четверть часа я раздену ее и уложу в постель.
— Хорошо. Я встречу Ангелику и вернусь. — Он обнял ее и поцеловал. — Не будешь скучать?
Эльза улыбнулась. Она с огромным облегчением догадалась, что выходка с дверью Рудольфом не была замечена.
— Руди, вы с Робертом… Ты не обидел его?
— Я — его? Нет, что ты! Мы очень мило поболтали.
20 апреля партия праздновала день рождения своего вождя. Ночью Гитлеру приснился сон, который он за завтраком пересказал присутствующим. Будто его поставили на пьедестал, голым, посреди огромной площади, и он так стоял у всех на виду, но отчего-то никто не обращал на него внимания — люди спешили по делам, проезжали машины, дети бежали в школу, прошли строем штурмовики…
— И кто мне объяснит, для чего я торчал там, если никому не было до меня дела! — забавлялся Адольф, погрузив присутствующих в размышления.
— Сны — антиподы реальности, — заметил Гесс. — Я где-то читал, что если во сне тебя кусает чужая собака, то это значит, что тебе окажет услугу твой искренний друг.
— А ваше стремление всегда быть с народом разве не антипод пьедестала? — полуспросил Лей, строго взглянув на Ангелику, которую явно распирало желание что-то сказать дяде.
Гели все-таки сказала то, что хотела, но уже выйдя из-за стола и на ухо Маргарите. Обе фыркнули. Они были как-то счастливо взвинчены. Ангелике теперь каждая минута без Вальтера казалась потерянной. Вальтер приехал за нею в Мюнхен, и они расстались лишь в поезде. Гели уже так привыкла к этому своему новому состоянию близости к любимому, что теперь каждую минуту стремилась к одному — видеть и слышать его.
Маргарита не была лишена этого счастья. Роберт, вернувшись утром, разбудил ее поцелуем, сидел рядом с нею за завтраком, но после недели, проведенной с ним в Зальцбурге и Франкфурте, ей мало было того, чем пока удовлетворялась Ангелика.
Увы, Маргарита поняла, что ей нечего ждать в доме ее брата. Ничего кроме поцелуя Роберт не подарил ей за целые сутки; всю ночь он провел в Коричневом Доме и теперь, напившись крепкого кофе, намеревался заниматься чем угодно, только не ею. Впрочем, сегодня все едва ли сумели бы заняться чем-либо иным кроме персоны фюрера. Это был его день.