Плачь обо мне, небо
Шрифт:
Она вправду не находила вины только лишь в соседке. Князь, как мужчина, должен был первым пресечь это богопротивное действо, а если уж его чувство к Анне оказалось столь сильно, должен был просить развод у государя. Но не скрывать от супруги, которая ему троих детей родила, свою связь на стороне, да еще и столько лет. Княгиню тоже понять можно: не каждая дама станет три с половиной года терпеть мужнины измены, о которых уже давно слухи по Петербургу гуляют. Купоросное масло в лицо, конечно, слишком жестоко, слишком бесчеловечно, но… возможно, даже самая спокойная женщина однажды становится безумной. Когда речь
Выпутавшись из шали, Анна шумно втянула носом воздух, тут же потянувшись к ридикюлю за платочком. С минуту она пыталась хоть немного привести свое лицо в порядок, прежде чем заговорить. Не без запинок, не без новых слез, но все же заговорить. И о встрече, и о желании ее сердечного друга купить небольшую квартирку, в которую она бы переехала, потому как не может он больше по чужим домам да гостиницам ходить. И о том, что узнала откуда-то о его мыслях княгиня, явилась да кислотой в лицо сопернице плеснула. И ведь прицельно так, всю левую сторону опалила, глаз затронула: кому она теперь такая нужна? Не только обесчещенная, да еще и слепая наполовину, уродливая.
– Это все проклятье.
– Что? – Ольга недоуменно моргнула, полагая, что ослышалась – разобрать в цепочках булькающих слов что-либо было сложно. – О чем ты?
– Она ведь столько лет не догадывалась! И сегодня не должна была знать о нашей встрече. Это точно проклятье! Ты помнишь, на той неделе мне внезапно подурнело и я разбила вазу в Кавалерской столовой. А потом на вечере у Ее Величества забыла ноты, опозорившись перед всеми. Это точно проклятье!
– Аннет, успокойся, – сжала пальцы на ее предплечье Ольга, – какое проклятье?
– Помнишь, – Анна всхлипнула, – mesdames говорили о проклятых камнях? Которые Мещерским принадлежали.
– Нашла чему верить. Да и с чего бы проклятию трогать тебя? – улыбнулась Ольга, уже и впрямь запамятовавшая о темах вчерашней болтовни между делом. Будучи барышней, склонной каждую историю проверять на вымысел, особливо если в ней потусторонние силы замешаны, она могла почти сходу найти десяток предположений, объясняющих все то, о чем судачили впечатлительные фрейлины. Смерть поэта – лишь прицельный выстрел, а проказа служанки вполне могла исходить со стороны, или даже обожглась она чем, да не заметила сразу. Ежели любое происшествие мистикой объяснять, с ума сойти можно.
– Я держала в руках эти камни.
Улыбка на лице Ольги померкла, сменяясь непониманием.
– Mademoiselle Голицына здесь не при чем, – прошелестела Анна, вновь приближаясь к опасной грани, за которой находилась истерика. – Украшения взяла я.
Несколько минут в комнатке сохранялось тяжелое молчание: даже готовая разрыдаться Анна словно обратилась в камень, покачиваясь на постели и смотря куда-то вперед. Губы ее подрагивали, но она сдерживала себя – и без того уже столько слез выплакала, а смысла в них не было. Перед государыней нужно плакать и прощения просить, не здесь.
Ольга же в онемении смотрела на соседку, еще больше запутываясь в собственных мыслях. К чему бы той красть драгоценности Императрицы? В ней никогда не было зависти или сребролюбия, она никогда не имела желания присвоить себе то, что ей не принадлежало. За Анной вообще не водилось греха, если не принимать во внимание связь с женатым князем, но здесь было замешано сердце, и потому Ольга
Последний вопрос она и озвучила, устав перебирать пустые предположения. Анна тяжело сглотнула, отводя взгляд покрасневших глаз.
– Я не желала зла mademoiselle Голицыной. Но Мария, – она задрожала, обхватив себя руками: говорить было сложно, еще сложнее – будет сознаться государыне, но груз вины с каждым днем становился все тяжелее, – я не могла отказать ей.
Все стало на свои места. Перед просьбами баронессы фон Вассерман, когда-то поспособствовавшей на правах дальней родственницы появлению Анны при Дворе, она была абсолютно бессильна. А уж зачем самой баронессе все это, Ольга прекрасно догадывалась: злопамятная и потому опасная, она пользовалась не лучшей репутацией среди фрейлин. Даже случайно оброненная в ее адрес фраза могла стать поводом для мести.
Катерина же, острая на язык, порой не умела сдержаться.
Комментарий к Глава десятая. Пропасть под ногой скользящей
*легенда о проклятых бриллиантах рода Мещерских действительно существовала, хотя речь там шла только о сережках, которые убивали неверную супругу. Да и неизвестно, та ли эта была ветвь, к которой принадлежала Мария Элимовна. Остальные части, соответственно, были додуманы самой Марией и Катериной.
**Чарльз Уорт, первый модельер, который начал проводить показы с участием манекенщиц, был под патронажем императрицы Евгении, одевал многих известных европейских дам. В частности, его платье можно видеть на портрете Елизаветы Баварской (Винтерхальтер, 1864 год).
========== Глава одиннадцатая. Всё, что давным-давно утрачено душой ==========
Российская Империя, Царское Село, год 1864, май, 7.
Лишенный необходимости придумывать «божественную кару» для баронессы фон Вассерман за поимкой настоящего вора, цесаревич перешел к более привычному ему вынесению приговора для все той же барышни уже от своего имени, а не таинственных высших сил. Если учитывать, что кражу совершила mademoiselle Розен, пусть и по приказанию баронессы, да и покушение было делом рук графа Перовского, хоть и не без участия баронессы, прямого обвинения предоставить фон Вассерман не выходило. Большего, нежели ссылка, он не мог вынести, хотя с радостью бы отправил даму на каторжные работы. Об этом Николай уже переговорил с матерью, довольствуясь полученным разрешением. Судьба же mademoiselle Розен, родственницы фон Вассерман, его заботила мало – это уже было полномочиями Императрицы, вольной распоряжаться жизнью своих фрейлин.
Никак не отреагировав на звук открывшейся двери и лживо-учтивое приветствие явившейся по его приказанию барышни, он помедлил, возвращая своему лицу, не так давно освещенному привычной улыбкой, бесстрастное выражение, цесаревич обернулся к вошедшей. Жестом указав ей на двухместный диванчик, обитый сапфирово-синим бархатом, он отошел от окна.
– Вы не желаете объясниться, баронесса? – поинтересовался Николай, пристально рассматривая барышню: та являла собой образец спокойствия и невозмутимости, даже некоторой надменности. Но долго ли эта маска продержится?