Плакат в окне Сиднея Брустайна
Шрифт:
Элтон. Здравствуйте.
Он идет к столу. Мэвис провожает его восхищенным взглядом.
Мэвис(Сиднею). Он женат?
Сидней. Нет.
Мэвис. А он не… (Хочет спросить: «Не гомосексуалист»?)
Сидней. Мы еще не разобрались.
Мэвис(неестественно звонким голосом). До свидания, мистер Скейлз!
Элтон. До свидания.
Сидней(как
Мэвис не понимает.
Из книжной лавки.
Молчание. За исключением Дэвида все присутствующие понимают значение этой минуты для Мэвис. Каждый по-своему делает вид, что занят едой; они обмениваются взглядами, в которых насмешливое сожаление смешано с ребячливостью, предоставляя ей самой выпутаться из неловкого положения. Мэвис медленно поворачивается к Элтону. Она не привыкла к подобным ситуациям, которыми изобилует современная жизнь. Пауза затягивается, за столом усиленно жуют и переглядываются. Элтон тоже молчит, со своей стороны готов решительно ко всему: то ли его чмокнут в щеку, и он сам. улыбнувшись, поцелует Мэвис, то ли услышит возмущенный крик и тоже закричит, получит пощечину и ответит тем же. Единственное, на что способна при данных обстоятельствах Мэвис, беспомощная конформистка, — это еле слышно выдавить уже сказанные ранее слова
Мэвис. A-а… Здравствуйте.
Элтон(спокойно поднимая брови). Здравствуйте.
Он отворачивается, тянется за едой. Мэвис задумчиво смотрит на этот богемный, приготовленный на скорую руку ужин: огромная миска салата, бутылка вина, свечи, большая буханка хлеба, а за столом — люди, которых встретишь только здесь: молодой неразговорчивый гомосексуалист, молодой негр, который должен стать ее родственником, ее сестра, с распущенными волосами, очевидно, не испытывающая решительно никакой неловкости, и во главе стола — ее муж.
Сидней(вдогонку направляющейся к двери Мэвис, с простодушным видом). Ну вот, Элтон, ты и познакомился с Мэвис. Оплот республики, воплощенное материнское начало всего среднего класса во всем своем величии и мощи. (Сопровождая эти слова, он даже поднял бокал в ее честь — за столом прыскают от удовольствия. Решительным тоном.) Мэвис, ты как хочешь, по мы будем есть. (Ударяя Элтона по руке.) Куда лезешь — по очереди!
Мэвис у двери оборачивается.
Мэвис(после долгого молчания, так что на нее начали посматривать с интересом, снова предвкушая потеху). Смотрю я на вас и думаю: до чего же самодовольные люди есть среди богемы! А меня уверяли, что… (вот-вот расплачется) творческим людям и интеллектуалам свойственно понимание и участие. Где же искать понимания в этом ужасном мире простым людям, к которым у меня хватает ума причислить себя… Если не у художников, ну и… таких, как ты, Сидней. (Хочет уйти, но решила сказать напоследок еще кое-что.) Особенно если учесть, что вы все так старались избавить пас от бога. (Поворачивается и уходит.)
Айрис(ни
Дэвид(равнодушно). Надо будет разобраться, почему при некоторых обстоятельствах у большинства людей возникает такая угнетающая защитная реакция.
Элтон(слова Мэвис задели его больше всех). Прекрати!
Дэвид(поворачиваясь к Элтону). Теперь меня начнет совестить заступник угнетенных.
Элтон. Заткнись же, надоело!
Дэвид(сердито). А ведь хорошо, что у одних есть Элтоны, а у других дэвиды. И скажи спасибо дэвидам всего мира, Элтон: мы избавляем людей от крестных мук, которые ты так благородно и (горько) так благоразумно принял на себя.
Элтон вскакивает и идет к двери.
Айрис. Ты куда?
Элтон. Прости, если покажусь тебе чересчур щепетильным, по длительное общение с ненормальными действует мне на нервы.
Элтон выходит, с шумом захлопнув за собой дверь. Дэвид медленно кладет вилку и сидит неподвижно. Айрис, увидев, что Дэвид перестал есть, наклоняется к нему и ласково дотрагивается до его руки.
Айрис. Ешь, Дэвид. Ведь Элтон как ребенок, ты же знаешь.
Дэвид(медленно поворачивает голову и смотрит на Айрис в упор. Потом произносит с невинным видом, готовя ловушку). Ты ведь не против таких, как я, Айрис?..
Айрис(безразлично пожимает плечами). Конечно нет.
Дэвид. Ну конечно, ты вообще не бываешь против кого-нибудь. Но меня не устраивает «вообще». Надеюсь, он не станет анализировать причины своей нервозности.
Сидней(взвиваясь). Дэвид, может, сегодня обойдемся без твоих разглагольствований? Неужели ты ни на что другое не способен? Неужели ты в самом деле считаешь, что если человек нападает на другого, то это — от одиночества? Бред собачий!
Айрис(жалобно). Ты бы хоть сам помолчал, Сидней!
Сидней(решительно поднимает руку: «Хватит!»). Нет, не хочу! Надоело! Я слишком хорошо знаю признаки надвигающихся словоизлияний.
Айрис. Да не все ли равно?
Сидней(кричит). Не все ли равно? Это все, что ты можешь сказать? Значит, пусть свалится эта проклятая бомба, если кто-то захочет ее швырнуть, — тебе все равно? Значит, спешите вкусить от радостей земных, римляне, ловите последние горячечные деньки — тебе все равно? А мне не все равно, и мне не стыдно в этом признаться. Нужно слишком много сил, чтобы оставаться безразличным. Вчера я насчитал у себя двадцать шесть седых волос — и все потому, что старался быть безразличным. Дэвид, ты вот сочинил четырнадцать пьес о безразличии, об одиночестве, об отчужденности, о невозможности любить и понимать друг друга. А ведь ты хотел сказать о губительном воздействии общества, которое не хочет, видите ли, санкционировать твои особые сексуальные наклонности.