Плакат в окне Сиднея Брустайна

Хэнсберри Лорейн

Сидней. С твоим-то талантом, Дэвид!

Дэвид. Я пойду. (Поворачивается к двери.)

Сидней. Подожди… Ты помнишь, года два назад мы вместе смотрели пьесу, где была занята Айрис?

Дэвид. Да, и что?

Сидней. Помнишь, ты сказал, что она играла вполне сносно. Даже лучше, чем мне показалось, помнишь?

Дэвид. Я тогда старался быть вежливым. Мне еще было не безразлично, что обо мне думают.

Сидней. Но ты же сказал, что она

держится вполне сносно.

Дэвид. Когда танцевала. А когда говорила, когда произносила свои реплики — это было ужасно.

Сидней. Ну, положим, не ужасно. Средне — согласен.

Дэвид. Что тебе нужно, Сидней?

Сидней. Дэвид, она потеряла почву под ногами. Ей нужно как-то изменить жизнь, иначе она бог знает что натворит.

Дэвид(безжалостно). Так чего же ты хочешь?

Сидней(садится; не глядя на Дэвида). Напиши для нее роль в своей пьесе. Хоть какую-нибудь. Простенькую, чтобы она справилась. С танцами.

Дэвид(помедлив, горестно поджимает губы и поднимает воротник пиджака). Я пойду, Сид.

Сидней. Речь идет не о большой роли. Что тебе стоит! Ей это нужно, как ты не понимаешь?!

Дэвид. Сидней, решай свои семейные проблемы как знаешь, я не сужу тебя. Но, пожалуйста, не впутывай меня.

Сидней. Я напишу рецензию… (Догнав Дэвида у двери, он останавливается, сам пораженный своим предложением.)

Дэвид(медленно поворачиваясь к нему). Что ты сказал?

Сидней молчит, понимая, насколько чудовищен его промах.

Ну, вот что: я ничего не слышал. Я ухожу. Я не желаю присутствовать при окончании этой сцены — проснувшаяся совесть и все такое прочее. Обывательская драма, не выношу их. Разыгрывай ее сам, без меня.

Хочет уйти. Сидней хватает его за руку.

Сидней. А что тут ужасного? Тебя хватает только на два действующих лица? Третий персонаж испортит твою пьесу?

Дэвид. Если ты не понимаешь, Сидней, позволь мне сказать вот что. К проституткам у меня интерес сугубо теоретический. И становиться проституткой самому у меня нет ни малейшего желания. (Подходит вплотную к Сиднею, они стоят лицом к лицу.) И еще кое-что я тебе скажу. Посмотри в глаза этому цинику, Сидней, ну давай же смотри! Может, ты разглядишь наконец в этих омутах беспредельного цинизма самое дорогое для меня — честность и прямоту.

Сидней(глубоко униженный). Пожалуйста, не разыгрывай святого. Я попросил, ты отказал. И говорить не о чем. Маленькая… крошечная просьба отчаявшегося человека.

Дэвид. Маленькая, крошечная взятка. В целом мире не найдется и трех человек, которые

заинтересовались бы, достаточно ли растяжимо единство небольшой незначительной пьески некоего Дэвида Реджина, чтобы вобрать в себя роль для некой актрисы, жены его друга, взамен на горячие похвалы в его газете. Трех человек, понимаешь? В этом весь фокус! В магическом действии крошечных взяток — тайна коррупции. Поэтому они и заманчивы, что кажутся крохотными.

Сидней(в полнейшем смущении). Ну, ладно, ладно. Я попросил, ты отказал — и дело с концом.

Дэвид(вся его горячность исчезла, голос стал холодным и резким). И тем не менее — спасибо, я убедился, что мне нельзя было сразу выходить в этот страшный мир. Я слишком размяк, стал уязвимым. Меня бы растерзали в клочья. Но ты спас меня. Теперь я готов ко всему.

Появляется ликующий Уолли: кривляясь, как куплетист, и вертя шляпой над головой, он входит в дверь.

Уолли(напевает, паясничая).

Малая малиновка Скачет и щебечет…

Дэвид(сухо). Входи, наше светлое будущее.

Уолли(переставая паясничать, Дэвиду). Не исключено, да-да, не исключено. (Взбудораженный, с веселым вызовом.) Позвольте вручить мрачному прошлому листовку. (Сиднею.) Если б ты видел, сколько народу собралось на Гудзон-стрит! Сидней, что же это такое происходит?

Дэвид(демонстративно комкает листовку и бросает на пол). Самая заветная моя мечта — увидеть, как в один прекрасный день кое-кому осточертеют ваши детские забавы и вас завяжут в мешки и сбросят в реку, как делали в прежние времена.

Уолли. Так, так. (Кивает, словно ободряя Дэвида. Небрежно.) Глас из пропасти отчаяния. Но беда в том, молодой человек, что отчаяние вы словно напрокат взяли. Вы старательно подражаете французским интеллектуалам, но ведь их-то гнетет бремя, о котором вы мало что знаете. Взять хотя бы две мировые войны и потерю колоний. А что гнетет вас, Дэвид? Насколько я мог уразуметь из ваших сочинений, какая-то проблема вашей матушки?

Дэвид. Сидней, твой приятель… (задетый за живое, но не желая показывать это) весьма проницателен. Поставь его слова рядом с только что сделанным тобой небольшим предложением — понимаешь, как отвратительны вы мне оба? (Поворачивается и уходит.)

Уолли. Ну что, съел?

Сидней. Брось кривляться. (Уныло.) И к тому же он прав.

Уолли. Спасайся, кто может: над нами нависла туча пессимизма. Не пойму отчего. Как Айрис?