Пламя возмездия

Бирн Биверли

– Так вот, сюда приехал один человек, иностранец, который желает купить ваши участки. Я имею в виду гасиенду каждого из вас. Все ваши гасиенды.

Люс выталкивал из себя слова, как рвоту, он знал, что попытайся он сказать это в своем обычно безмятежном тоне, то они никогда бы не были произнесены.

Кряканье этой старушенции было единственным звуком в наступившей напряженной тишине.

– Я никогда и никому не продам свою землю. Вы с ума спятили, дон Фернандо. Все банкиры – сумасшедшие, к тому же еще и злые.

– Не зарекайтесь.

Эти

слова принадлежали Родригесу и относились к донье Марии. Люс повернулся к нему и одарил его благодарным взглядом.

– Благодарю вас, дон Фелипе. Не зарекайтесь, донья Мария – именно это я и хотел сказать.

Маноло Тригера допил свой кофе и поставил чашку на балюстраду веранды.

– Продолжайте, дон Фернандо, нам не помешает знать, что же предлагает этот ирландец.

– Какой ирландец?

Хесус Фонтана ничего не понимал, будто пропустил какую-то очень важную деталь этого разговора.

– Я не упоминал ни о каком ирландце, – запротестовал Люс.

– А и не надо было ничего упоминать. Ну, сами посудите, какой еще иностранец может это быть? Да любой в Сан-Хуане знает этого верзилу, у которого денег куры не клюют и который не вылезает из веселого домика Нурьи Санчес на Калле Крус. Каждый из присутствовавших, разумеется, знал о назначении этого пресловутого «веселого домика», даже донья Мария, хотя, если бы ее об этом спросили, она стала бы отнекиваться.

– Все это потому, что больше нет рабов, – бормотала она. – Без рабов не добьешься такой прибыли, чтобы пописать на все с крыши.

– Рабов больше нет, и нечего об этом рассуждать, какой смысл?

Маноло достал из кармана сигару и принялся ее раскуривать. Старуха ткнула на него своей тростью, конец которой оказался в нескольких сантиметрах от его смазливого лица.

– Для такого сосунка, как ты, который только вчера себе задницу сам вытирать научился, ни в чем нет смысла. Но я помню как…

– Ради бога, донья Мария…

Люс понимал, почему этот Альварес так стремился ее умиротворить. Он должен был банку больше, чем составил бы весь доход от четырех сверхурожайных лет, при условии, что такие чудеса, как сверхурожайные года, вообще случаются на белом свете. Кроме того, у него в Гаване была любовница. И его заветной мечтою было убедить ее покинуть Кубу и отправится с ним в Нью-Йорк. А это стоило бы ему уйму денег. И Люс имел все основания ожидать, что Альварес окажется его самым сильным союзником.

– Я согласен с молодым Маноло, – сказал Альварес. – Ничего нам это не будет стоить, ни одного сентаво, если мы спокойно выслушаем предложения Дона Фернандо.

Затаившийся как змея Коко Моралес наблюдал за присутствовавшими и молчал как рыба. Теперь же, подавшись вперед, негромко спросил.

– Сколько?

– Четыре песеты за гектар. – Люс выпалил эту цену, будто бросил в пруд камень и теперь ждал, пока не улягутся волны… Некоторое время все молчали. Люс, осмелев, повторил предложенную цену. – Четыре песеты за гектар.

Четыре

песеты за гектар были относительно неплохой ценой. Он видел поднятые к небу глаза, шевелившиеся губы. Матерь Божья, помоги, помоги мне добить эту сделку, молился Люс. И, если мне это удастся, то я отдам церкви десять процентов, нет, не десять, конечно, но один, один процент я пожертвую церкви.

– А за постройки? – спросил Маноло.

– А к чему мы вообще здесь об этом распинаемся? – донья Мария извлекла из плетеной ажурной сумочки сигару и махнула Моралесу.

Он суетливо полез за спичками и, воспламенив одну, услужливо поднес ей огонь.

– Что мы получим за постройки? – допытывался Маноло.

Он воспользовался тем, что старуха была занята раскуриванием сигареты.

– Четыре песеты за гектар, включая постройки, – объявил Люс. По четыре песеты за все вместе.

– Но ведь земля-то не везде одинакова, – запротестовал Хесус Фонтана. – Земля ведь в разных местах приносит разный урожай.

Родригес звучно откашлялся.

– Ты прав, не везде земля одинакова. Так сам Господь Бог распорядился. Я полагаю, что донья Мария права. К чему нам рассуждать о продаже наших земель, которые политы кровью наших предков?

Ну и бестия! Люс улыбнулся. Значит, и Родригес тоже на его стороне. Люс понимал, что все эти высокопарные заявления были лишь попыткой пустить пыль в глаза. Его отец скупал мелкие наделы у десятков кампезинос, а потом согнал их с земли. Именно этому и обязана гасиенда Родригеса своим возникновением.

– Четыре песеты за гектар, – еще раз повторил Люс. – Это очень хорошая цена.

– Я за себя скажу, – сказал Маноло Тригера, избегая смотреть в глаза остальным. – Я не стану продавать дешевле, чем за десять песет за гектар. Причем все постройки и инвентарь не должны входить в эту сумму.

Мария де лос Анхелес ожесточенно пыхнула дымом своей сигары и направила на молодого человека полный злобы взгляд.

– Предатель! – Она плюнула в его сторону. – Предатель!

Старуха попыталась встать, но ноги ее подогнулись и она была вынуждена снова опуститься в кресло.

– Донья Мария, – взмолился Альварес. – Я вас прошу, не нужно волноваться. Мы обсуждаем предполагаемую ситуацию.

– Предполагаемую, – не выдержал Хесус Фонтана – Может быть, для вас она и предполагаемая. А у меня вполне реальная гасиенда, ничего предполагаемого в ней нет.

Как и твои долги, мелькнуло у Люса в голове. По меньшей мере, тысяч пять песет в самых разных видах задолженности.

– Существует еще одно обстоятельство, – начал Люс.

– Наконец-то, – тихо произнес Коко Моралес.

Посмотрев на него, Люс понял, что делало этого человека похожим на пресмыкающееся – он не мигал. Моралес уставился на банкира своими змеиными глазками и веки его застыли в неподвижности.

– А я уже беспокоился, когда же мы перейдем к этой проблеме, – продолжал Моралес. – Дальше, дон Фернандо.