План битвы
Шрифт:
— Тань, я тебе серьёзно говорю, гони эту падаль от себя. Слышишь меня? А если меня в следующий раз в городе не окажется? А если он так тебя отделает, что ты и приползти ко мне не сможешь?
— Он же сказал, что не будет…
— Не верь, не будь дурой. Послушай меня.
— Ладно-ладно, — кивает она только, чтобы не спорить.
— Слушай, — останавливаюсь я на пороге. — А это ведь я не его видел, да?
— Когда? — спрашивает она, краснея.
— На работе, когда приходил. А ты сказала, что это твой друг Игорь. Но это был
Я сдвигаю брови, внимательно всматриваясь в её лицо.
— Не он, — сдаётся Татьяна. — Он присылал своего подчинённого, прости, не хотела всё это объяснять. Он денег у меня занял, срочно потребовались. Позвонил в тот раз и сказал, что за деньгами приятель придёт, ну, они типа работают вместе. Подчинённый его…
— И сколько занял?
— Семьсот рублей…
— Сколько? Ничего себе! Ты пашешь день и ночь, чтобы этому хмырю жилось хорошо? Так что ли?
— Ну, Егор, ты его не знаешь, он совсем не такой, — шепчет она.
— Не такой? Понятно. Бабки не отдал?
Таня качает головой.
— Хер с ними, с бабками. Я тебе компенсирую и даже ещё накину, только выгони эту мразь. Хочешь, я его сейчас прямо отсюда эвакуирую и ключи заберу?
— Ну, пожалуйста, Егор, ну не надо… Не беспокойся, ладно? Я разберусь, всё хорошо будет. Ты… Ты ревнуешь что ли? Но ведь ты же сам…
Тьфу!
— Тань, не будь дурой! Я же за тебя волнуюсь!
Выхожу я от неё злой, как собака. Я таких Игорьков столько повидал в жизни и баб несчастных, которые всё терпят и надеются, надеются и терпят. Ладно, подумаем, что делать. Итак, есть ещё какой-то приятель или подчинённый. Хм… Как бы к этому Игорьку топтуна приставить… Может Печёнкину инфу слить? Да вот только надо самому сначала убедиться, что это действительно Киргиз, а то может такой же чмырь, как и Игорёк этот…
— Егор, это полчаса по-твоему? — сердится мама. — Вообще никакого уважения к труду кухарки. Вот устрою вам забастовку, выкручивайтесь сами с отцом.
— Мам, ну прости, пожалуйста. Я там ребят встретил, пришлось потрепаться…
— Потрепаться тебе. Давай руки мой скорей.
После ужина я незаметно беру сумку с «Сибирской», подготовленной для Гены, и приглашаю Раджа на прогулку. Прогулявшись с собакой, захожу к Рыбкиным. Дверь открывает участковый, злой и трезвый.
— Здорово, дядя Гена, чего суровый такой?
— Да, — машет он рукой.
— Я тут гостинчик принёс, — протягиваю ему сумку.
— Чего там?
Он заглядывает в сумку мимоходом, без особого интереса:
— «Сибирская».
Просто констатация, ни восторгов, ни благодарностей. Разлюбил её что ли?
— Дядь Ген, чего случилось-то, что тебя даже «Сибирская» не радует?
— Да, вон, Наташка в спальне замкнулась…
Он подходит к двери в спальню с сумкой в руке и приблизив голову к косяку кричит:
— А как я людям в глаза смотреть буду, ты подумала?! Что я скажу-то? Что это ничего, да? Друг просто,
— Папа! — доносится из-за двери гневный Наташкин голос. — Как ты можешь! Что ты говоришь!
— Что я говорю? А ты выйди во двор да послушай, что люди говорят!
Радж ложится на пол и прижимает уши, виновато поглядывая то на меня, то на Гену.
— Меня не интересуют пошлые сплетни! — будто сквозь слёзы отвечает Наталья.
— А меня вот интересуют! Не для того я тебя воспитывал, чтобы ты меня перед всем миром позорила! Нахера ты его пёрла сюда?! Друг, мать твою за ногу! Поглядите на неё! Если привезла мужика, значит всё серьёзно, я ведь слова тебе не сказал, ну, мало ли, всяко бывает. Ну, молодая ещё, так ничего, главное, чтоб любовь была. А это что?!
— Я тебе говорила, что это просто товарищ!
Кажется, она действительно там вся в слезах…
— Товарищ! Нах*я мне такие товарищи? Приехал в дом, с родителем познакомился? Женись! Точка. Щас будут на каждом углу полоскать! Шалава малолетняя, скажут! Бл*дину, скажут, участковый воспитал!
— Дядь Ген, да ты погоди, не пыли, — тихонько говорю я. — Что случилось-то?
— Случилось! Дура эта малолетняя выперла хахаля своего! И вещички с лестницы спустила! Катись, говорит, колбаской по Малой Спасской! А на кой ляд волокла его сюда? И так столько разговоров было, а теперь что?
— Папа! Ты с кем там разговариваешь? — доносится испуганный голос из-за двери.
— С кем! — передразнивает Рыбкин. — Единственный парень нормальный. Говорил тебе за него выходи, а ты чё отчебучила! С Егором, вот с кем!
— Па-а-а-па!!!
Ужас, у меня сейчас сердце лопнет. Она просто в голос рыдает!
— Папа! Ну, ты что со мной делаешь!!!
— Так, дядя Гена, пошёл я, не нужно мне сейчас здесь быть. Ты только это… полегче с ней. Она же ребёнок ещё, ты чего как полиция нравов, честное слово. Это ж кровиночка твоя.
— Много ты понимаешь! Кровиночка… У меня и так сердце кровью обливается и ты тут ещё…
Он садится за стол кладёт сумку и обхватывает голову руками.
— Ну, выгнала и хер с ним, — говорю я, — значит заслужил, значит козёл. Что же теперь с козлом всю жизнь мучиться? Не драматизируй ты так.
— Хер — это буква в русском алфавите
Блин, капец какой-то… Прежде чем идти домой я подхожу к телефонной будке у «Золотой осени» и звоню Платонычу. Не хочу обсуждать свои приключения при маме. Большак уже дома, так что можно и поговорить.
— Здорово, дядя Юра, — говорю я привет тебе от Трыни. — Мы со Скачковым навещали его сегодня.
— А я уже знаю, — говорит он.
— Ого, как так?
— А я тоже заезжал.
— Вот это новость! — удивляюсь я.
— После тебя уже, — посмеивается Большак, — так что знаю, как ты там погром негодяям устроил.