Планета Афон. Дева Мария
Шрифт:
– Как знать, как зна-а-ать! Если вы хотите, многоуважаемая Мария Иоакимовна, чтобы в Вас видели человека, Вам следует срочно забеременеть и после этого сходить на УЗИ.
– Что-то у Вас всё юмор какой-то… ниже пояса, – несколько брезгливо заметила Маруся.
– Просто я иногда умею читать мысли, и довольно здорово получается.
– И какую же ты мысль сумел прочитать? – улыбка Моны Лизы расцветила её лицо.
– Прочитал адрес, по которому ты намеревалась меня послать. Куда-то ниже пояса. Так?
– А ты что, категорически с этим не согласен? – искристо
– Моя доброта заканчивается там, где наглость переступает границу. Ни дюймом позже.
– Глядите, какие мы нежные! – смех её резко прервался, уступив место раздражению.
– Маша! По-моему мы заигрались в клоунаду. Просто бывает так, что начинаешь говорить о ком-то с человеком, а потом выясняется, что это его кровный враг. И на этом не редко порой возникает нежелательный конфликт, если ты с этим человеком связан, к примеру, по службе.
Маруся враз посерьёзнела, смахнув с себя последние нотки весёлости. Глядя на неё, разговаривая с ней, не переставал находить подтверждение прописной истине, что чем чаще женщина, особенно молодая, стонет ночью, тем реже она ворчит днём. Судя по той вспыльчивости, которая поминутно мешает ей нормально общаться, женский инстинкт уверенно держит в ней пальму первенства над остальными чувствами. А ещё пытается зубы заговаривать! Правило без исключений, что чем труднее довести женщину до оргазма, тем легче – до истерики.
– Так чего же конкретно тебя интересует? – произнесла она на полном серьёзе.
– Чисто деловой интерес. Когда заговорили о некоей особе, то ты поморщилась, будто тебе попался таракан в супе. А когда зашла о Серёже, то не смогла скрыть восторга. Уверен, шла бы речь обо мне или о царе Горохе, ты бы не проявила настолько видимых эмоций. Я не прав?
Маша задумалась ненадолго, видимо рассуждая, стоит ли посвящать в свои сердечные тайны едва знакомого человека. Всё же резон взял верх. А что, собственно, она теряла? Я же не собирался трубить об услышанном на всю округу, поэтому за свою репутацию она могла быть вполне спокойна. А если дам ей дельный совет, так, он может оказаться судьбоносным.
– Собственно, никакого конфликта между нами не было, – робко начала она, кубыть боялась окрика с моей стороны или удара хлыста. – Просто тема моей кандидатской диссертации была связана как раз с Крымом, я даже консультировалась у Николая Ивановича. Он присутствовал и на защите, поддержал меня наводящими вопросами, в общем я защитилась.
У Татьяны же была похожая тема, но она планировала защищаться в Киеве, а у них, сам понимаешь, несколько иные взгляды на крымскую проблему. И своеобразная трактовка истории. Поэтому когда она переехала в Москву, то ей пришлось многое менять, иначе бы её зарубили. Она обратилась к
Виноградову, но слишком поздно, потому что я уже защитилась, и ВАК утвердил мою диссертацию. Её реферат фактически стал уже макулатурой. Понимаешь теперь, столько трудов потрачено и всё коту под хвост из-за какой-то…
– Теперь понимаю, правда, не совсем. А Серёга тут причём или ним связана тема дисс…
– Нет, конечно, – Маша даже
– Так у тебя с Серёгой что-то было? Или так, на пляже кофейку попить с печенькой?
– У нас были чисто деловые отношения или скорее чисто дружеские. А что? Он не обременён семейными заботами, у меня тоже не семеро по лавкам, что тут запретного?
– Ничего! – азъ невозмутимый развёл руками. – Совет да любовь, как говорится.
– Ну-у, до этого пока не доходило, слава Богу. А то бы… Тогда мне точно секир-башка.
– Почему? Только потому, что Танюха хотела тебе отомстить или имела виды на него?
– Кто их знает? – Маша пожала плечами. – Я не любопытная и над ними свечку не держала. Только последнее время Серёжа стал мне недвусмысленные намёки делать, чего раньше за ним не наблюдалось. Видно, достала его эта шлюха или… Не знаю… Поэтому…
Она махнула рукой, как бы демонстрируя желание отмахнуться от этой темы как от назойливой мухи. Но как отмахнёшься, если уже нарисовались контуры базового лагеря, а там и на службе, и вне службы двадцать четыре часа в сутки хошь-не хошь, а приходится сгибать свою спесь. Или благочестиво покинуть экспедицию, пока не попросили пинком под зад. А для чего тогда, спрашивается, было возвращаться сюда, пусть даже на время? Сидела бы в Керчи пока рак не свиснет, тем более до скончания сезона осталась жалкая неделя, и начнутся трудовые будни. Будет уже не до «треугольных» разборок, жизнь закрутит свою круговерть, что только успевай подкидывать дровишки и вовремя отскакивать, дабы не ошпариться.
– Да-a, если бы вот так легко можно было и от прошлого отмахнуться, то все люди на земле давно бы братьями-сестрами стали. Но жизнь – это вечное движение, только успевай поворачиваться. Вопрос в том, что одни шевелят извилинами, другие бряцают языком, а третьи лишь хлопают ушами. Каждому своё, как было начертано на воротах Бухенвальда.
– Последнее – это как раз про меня, – Маша снисходительно засмеялась.
– Если бы мы только шевелили извилинами, то Всевышний создал бы нас колобками. Кому-то нужно напрягаться и другими частями тела. Или головы, без разницы.
– Но почему-то всегда этим кем-то становлюсь именно я, – произнесла она с сожалением.
– Будь попроще, и люди к тебе потянутся. Не усложняй себе жизнь, усложняй другим.
– Это, пожалуй, единственное, что у меня получается в жизни. Особенно в жизни других.
– Маша, ты пойми, что мiр, он очень странный. Почему, например, пицца круглая, коробка для неё квадратная, а порции треугольные? Или в математике ноль – в любой степени ноль, а в жизни любая глупость, возведённая в степень, становится общественным мнением. Если ко всему подходить философски, тогда на жизнь просто времени не останется.