Планета битв
Шрифт:
– Все, парни, хорош. Пора, дело к обеду, – сказал я и шагнул к Иштвану, худому, обросшему рыжими патлами человеку, бывшему технику из экипажа Второго малого модуля. – Значит, красный круг?
– Угу, – кивнул он. – Это люк технологического коридора, который проходит под носовыми гипносиумами и выводит прямо к «больничке». Там простой механический запор – рычаг и ригеля. Заржаветь не должно, сплав антикорный, единственно – могло прикипеть.
– Трубу нужно взять, – сказал прислушивающийся к нашему разговору Жемчужников. – Рычаг толстый?
– Сантиметров пять, длиной в полметра, – ответил бывший техник.
– Зачем труба-то? – удивился я.
– Если не будет открываться, надеваем трубу на рычаг,
Я усмехнулся. Наш главный инженер старательно избегал обращаться ко мне на «ты» или на «вы», видимо, не решив для себя, кто я ему – начальник или коллега.
Влезая в пахнущий кондиционированным воздухом – надо же, за столько лет запах не выветрился! – скафандр, я испытал на мгновение некоторую ностальгию. Показалось – вот сейчас закроется «горб» и тоненько запищат установочники систем, а потом мягкий женский голос «Наташи» негромко скажет: «Универсальный технический защитный комплекс приветствует вас. Даю результаты тестирования: система жизнеобеспечения в норме, система терморегуляции в норме, системы связи в норме, запас дыхательной газовой смеси не менее девяноста девяти процентов, регенераторы включены, индивидуальный двигательный комплекс на разогреве, аварийный блок укомплектован, медицинский модуль укомплектован, утилизатор в норме, загрузка пищевых туб полная, дата загрузки…»
Я снова усмехнулся. Дата… Последний раз питательная смесь и вода загружались в эти скафандры накануне катастрофы, стало быть, 31 августа 2204 года. Интересно, во что они превратились и как пахли, когда умельцы Шерхеля потрошили скафандры, убирая все лишнее? Впрочем, как уже отмечалось, никаких посторонних запахов я не почувствовал.
На штатных ВКС-ских скафандрах имеются аварийные затворы, «ушки», позволяющие извлечь из него человека в случае, если отказала вся электроника. Либо, в зависимости от обстоятельств, упаковать в скафандр. Именно с помощью этих «ушек» техники загерметизировали лючок-«горб», и я неуклюже двинулся к деревянной площадке, над которой висел бронзовый крюк-защелка крана. Кто-то вложил мне в правую руку камень, обмотанный тонким фалом, навесили тяжеленный пояс с грузилами, Жемчужников сунул в набедренный карман несколько фальшфейеров с блестящими головками, за пояс впихнул ту самую трубу.
– Ну, с Богом! – Лапин широко перекрестил меня, звякнул крюком, продевая его в кольцо-рым на шлеме. За карабин на «горбе» закрепили сплетенный из проводов, выдранных еще из нашего, Большого модуля, тросик. За этот тросик меня будут вытаскивать….
Затрещала лебедка, сматывая канат, и ноги мои оторвались от досок, повиснув в воздухе. Стрела начала опускаться, внизу поплыла посверкивающая гладь воды, а потом сквозь нее стала ясно различима туша Второго посадочного модуля. Я вдохнул, выдохнул, поднял руку, намереваясь опустить визор. Неожиданно стало очень страшно, так страшно, что я весь вспотел, а сердце зачастило, словно заячья лапка. Хотя почему неожиданно? С самого начала я знал, на что иду. Вот только вся авантюрность моей идеи дошла до меня только сейчас.
Я иду под воду. В скафандре без запаса воздуха. Один. Точнее, запас-то как раз есть, но весь он – то, что находится внутри скафандра. Должно хватить на две минуты. На этом и строился весь мой план. Две минуты – это очень немало. За это время можно черт-те что успеть сделать. При условии, само собой, что ты будешь именно делать это черт-те что, а не дышать, как загнанный прыгун, не трястись и не потеть.
Некоторое время я висел над точкой погружения, потом лебедка взвыла, и озеро резко приблизилось. С берега что-то кричали. Ботинки скафандра погрузились в воду. Пора. Некстати вспомнилась глуповатая поговорка из студенческих времен: «Перед смертью не надышишься». Хрен вам, еще как надышишься!
Вода
Все. Теперь у меня есть только тот воздух, который есть. Над головой раздался глухой стук – скафандр отцепили, и тут же я ухнул в прозрачную толщу, скользнул вниз и ощутил под ногами покатый корпус модуля. Вокруг танцевали ртутные смерчи воздушных пузырьков, несколько наиболее любопытных миног рванулись ко мне, тыкаясь закругленными мордами в ноги. На миног нельзя обращать внимания – времени нет. Нужно успокоиться и сделать то, что я должен сделать.
«Так! – мысленно произнес я, разворачиваясь. – Все нормально. Ходить могу. Дышать… дышу пока. Время идет. Нужно спуститься к носовой аппарели. Она приоткрыта. Как утверждал Иштван, на два с лишним, а то и на три метра. Шаг, другой, третий. Сколько уже прошло времени? Секунд пятнадцать. Или двадцать? Соберись, Клим, соберись! То, что ты делаешь, самое важное в твоей жизни. Ничего важнее еще не было…»
Я шел по «крыше» модуля, приближаясь к его «морде». Второй малый потому и назван малым, что существенно уступает в размерах нашему, Большому модулю. Но в любом случае это шестисотметровый белый брусок, и хвала всем богам, что он лежит носом к берегу, иначе пришлось бы строить плот и выходить в плавание по недружелюбным водам озера Скорби.
Поверхность пошла под уклон. Я увидел внизу таинственную зелень глубины и черный зев приоткрытой аппарели. Мне – туда. Страховочный трос натянулся. Я сейчас подобен альпинисту, спускающемуся по крутому склону. Ставлю ногу на широкий торец аппарели, сажусь. Дальше идти проще – поверхность аппарели покрыта технологическими выступами. Становится темно. Нащупываю фальшфейер, разбиваю колпачок о колено. Передо мной вспыхивает маленькое злое оранжевое солнце. Отвожу руку в сторону. В глазах пляшут пятна и темные полосы. Дурень! Мне же говорили – нельзя смотреть на фальшфейер, можно ослепнуть. Эти горящие в безвоздушном пространстве факелы используют спасатели, десантники, разведчики, техники. Иногда бывает, что в отсеках поврежденного спейсера нельзя включать электрические приборы освещения, чтобы не нарушить тонкие поля настройки приборов, и тогда на помощь людям приходит пиротехника из прошлого. Вот и нам она пригодилась.
Зрение мало-помалу возвращается. Кое-как пробую сориентироваться. Я нахожусь в погрузочном отсеке. Именно здесь погибли наши водолазы. Сотни миног извиваются вокруг меня, некоторые из них пробуют на вкус шипящее пламя. Как горит фальшфейер, я слышу даже сквозь скафандр, и это странным образом успокаивает. Обожженные миноги отваливаются в сторону, начинают нелепо дергаться – и тут же становятся жертвами своих товарок.
Дыхание. Нужно беречь дыхание. Из погрузочного отсека мой путь лежит вон в тот проем и по круговой галерее – к накопителю. Там мне будет нужно найти люк технологического коридора, маркированный красным кругом, и открыть его. Это программа-минимум на сегодня.
Черт, в груди словно засела тупая толстая спица. Я помню такие, бабушка вязала ими для меня шарфы, носки и варежки. Она говорила, что ребенок должен расти в натуральном. Давление воды обжимает скафандр. Если бы не ребра жесткости, я совсем бы не смог дышать. Вдох-выдох, вдох-выдох. Я и не думал, что круговая галерея окажется настолько длинной. Фальшфейер тухнет. Зажигаю следующий. Миноги клубятся со всех сторон, мешая смотреть и видеть. Смотреть и видеть – это разные вещи. Вот смотрю я на заполненный водой огромный корабль, а вижу, как тысячи людей, запертые в герметичных отсеках, в чашах гипносиума, умирали тут от удушья, умирали долго, мучительно, до последнего надеясь, что к ним придет помощь…