Планета битв
Шрифт:
Ботинки скафандра вздымают с пола белесую муть. Хорошо, что ее не много и видимость отличная. Когда-то очень давно, еще на олд-мамми, школьником, я дайвировал на торфяных озерах. Вода там как крепкий кофе, в двух метрах уже ничего не видно.
Вхожу в накопитель. Это большое круглое помещение с десятками дверей, проемов, люков по стенам. Жемчужно блистают осветительные плафоны. На полу вижу какие-то предметы, покрытые тонким слоем все того же белесого налета, назначение и внешний вид которых сейчас трудно установить.
Модуль лег на дно озера под небольшим наклоном, и наверху, под потолком накопителя,
Ага, вот он. Я вижу нужный мне люк. Иштван прав – он действительно заперт, рычаг повернут до отметки «герм». До люка три шага. Бросаю камень с фалом. В следующий раз можно будет, не отвлекаясь и не зажигая фальшфейеров, двигаться по этой нити Ариадны. Остается только открыть люк – и все. Вдох-выдох. Вдох-выдох…
Перчатки скафандра несколько раз соскальзывают с запорного рычага. Придется использовать трубу. Вставляется она удивительно легко. Бросаю фальшфейер на пол, наваливаюсь всем телом, рубчатые подошвы скользят по гладкому, лишенному биопластового покрытия полу. Пошло! Мне кажется, я чувствую, как стержни ригелей выходят из пазов. Все, рычаг опустился, люк открыт. Из проема, вопреки моим ожиданиям, не вышло ни пузырька воздуха. Стало быть, либо люк не такой уж и «герм», либо где-то имеются пробоины в корпусе модуля. В низком коридоре клубится мрак. Не могу вдохнуть. Ноги покалывают тысячи иголочек, рук вообще не чувствую. Все, нужно выбираться отсюда, иначе…
Что «иначе», додумать не успеваю – с пола, подняв мутное облачко, поднимается страшноватое создание, чем-то отдаленно напоминающее земного ската. Вот только здешний скат метра четыре в длину, весь покрыт шишковатой костяной броней, и у него имеется открывающаяся вверх, как крышка чемодана, пасть, а в пасти – кривые зубы. На вскидку сантиметров по пять каждый.
В голове проносится: «Венец пищевой цепочки. Скафандр не прокусит, но кости поломать, пожалуй, сможет. И главное – не даст уйти. Или даст? А ну-ка…»
Завожу непослушную руку за спину и резко дергаю за тросик. Три раза, как учил Лапин. Скат лениво парит над полом в нескольких метрах от меня. Маленькие глазки внимательно следят за неведомой зверушкой, нарушившей покой властелина глубин. Догорает брошенный фальшфейер. Наверное, его свет смущает чудовище. У бронированного ската мощные короткие плавники по бокам плоского тела. Явно он мастер стремительных рывков. Обреченная жертва, ничего не подозревая, проплывает над хищником, и тут – ам! – и она уже внутри зубастого чемодана.
В ушах звенит. Секунды тянутся, тянутся, тянутся… Момент броска я не замечаю, просто на том месте,
– Ну как, живец, очухался? – Прохор Лапин присел на корточки рядом с Елисеевым, заглянул в глаза.
– П-почему ж-живец? – лязгая челюстью, спросил Клим. Он лежал на заботливо постеленной поверх камней шкуре, рядом исходила горячим паром кружка с отваром листьев чайкофского дерева.
– Ну, мы на тебя вон какое чудо-юдо поймали, – засмеялся сибиряк. Клим скосил глаза. Бронированный скат, весь утыканный арбалетными болтами, неподвижно лежал поодаль, в раззявленную пасть вставлена распялка. Огромные зубы странного нежно-голубого цвета казались светящимися. Вокруг толпились люди, цокали языками.
– Ты, понимаешь, дерг-дерг, мы тут навалились и тащим. А не идет! Зиновей кричит: «Застрял!» А я чую – струна в руках бьется, как живая. В общем, давай вываживать. В один момент показалось – все, не осилим. А потом как по маслу – вжик! И на берег. Тут-то у нас седых волос и прибавилось, ага. Вытягивали человека, а получился мешок с глазами.
– П-почему мешок? – Клим приподнялся на локте, глотнул из кружки, сморщился – кислый привкус во рту забивал аромат чайкофского.
– Так он же тебя заглотил! – Лапин в возбуждении вскочил, хлопнул себя по ляжкам. – Как таймень хариуса! Если бы не металскин скафандра… Много там таких?
– Я одного видел. Вот этого. – Клим кивнул на тушу. – Света они, по-моему, боятся. Он напал, только когда фальшфейер притух. Ладно, живец там или не живец, а дверь я открыл. Сейчас передохну малость и попробую до медотсека добраться.
– Э, нет, парень. Ты свое дело сделал. – Сибиряк перестал улыбаться, отрицательно покачал головой. – Лежи теперь, дыши. Главное – народ понял, что пройти можно. Вон добровольцы в очереди стоят, Иштван им растолковывает, что да как…
Елисеев посмотрел в указанную Лапиным сторону и увидел группу людей, один из которых выделялся рыжей шевелюрой.
– Шерхель приехал?
– Ага, – кивнул Прохор. – Не усидел на Лимесе. Ну, теперь дело пойдет!
Стиснув зубы, Клим поднялся на ноги. Болела голова, во всем теле ощущалась сильная слабость. Но куда хуже этого было уязвленное самолюбие. Значит, с немцем «дело пойдет!». А без него, можно подумать, они бы и не справились? И ведь даже не подошел, не поздоровался, не говоря уж об остальном. Сплюнув прямо в пасть бронированного ската, Елисеев побрел к лагерю.
До заката под воду, «на свиданку», как прозвали погружения арбайтеры, имея в виду свидание со скатами, сходили шесть человек. Теперь уже никто не рисковал, через две минуты по счету водолазов вытаскивали. «Нить Ариадны» дотянули до «больнички», было обнаружено хранилище с контейнерами, утром планировалось начать их выемку и подъем на поверхность.
Ночью Клим проснулся от криков и знакомого уже лязгающего грохота, какой обычно производят бегущие вооруженные люди. Цендоржа не было. Сквозь ткань палатки виднелись тусклые движущиеся пятна факелов. Визжали прыгуны, хлопали арбалеты. Хрипло протрубил рог.