Планета смертной тени
Шрифт:
– Потому что это одно из тех знаний, которое не обогащает тебя, а лишь создает проблемы, очень серьезные проблемы, ага.
– Правда, что через Лабиринт можно попасть куда угодно? – спросил Дик.
– Так говорят, ага, – ушел от ответа Юм-Памарак.
– Мы можем воспользоваться им, чтобы сбежать с этой планеты? Грех с ним, пусть куда угодно. В любое другое место.
– Нет, ага.
– Почему?
– Лабиринт был создан не для вас, ага. Для того чтобы найти в нем верный путь, нужен знающий свое дело проводник, ага.
– Ты знаешь такого проводника?
– Нет, ага.
Дик хотел задать еще какой-то вопрос, а, может быть, и не один, но Александр жестом остановил его.
– Кто провел через Лабиринт уурсинов? – спросил он, глядя шаману в глаза.
Шаман будто и не услышал вопрос. Он сначала не спеша доел лепешку, затем медленно, один за другим, облизал все пять пальцев, а после низко наклонил свою похожую на череп голову, обхватил ее обеими руками и затянул не то песню без слов, не то дикий нескончаемый вой. Услыхав его, другие уурсины тоже побросали еду и, обхватив головы, принялись вторить шаману.
– Ну, и что ты натворил? – с укоризной посмотрел
– А что я сделал? – непонимающе пожал плечами тот. – Я только спросил…
Внезапно Юм-Памарак оборвал свое стенание и поднял голову.
– Это ритуальная песня, ага, – сказал он своим обычным голосом. Будто ничего и не произошло. – Мы поем ее всякий раз, когда вспоминаем об Исходе, ага.
Прочие уурсины тоже закончили петь и каждый занялся своим делом, от которого был оторван. Произошедшее не затронуло их чувств. Ни на йоту. Они всего лишь отдали дань традиции.
– Уймарахи, ага. – Юм-Памарак наклонился и зачерпнул себе чашку цим хака. – Уймарахи привели нас сюда, ага. – Он сделал глоток. Затем – еще один. И прикрыл глаза. Он мысленно возвращался в прошлое, которое было всего лишь иллюзией, навеянной мыслями о бренности всего сущего, порой приходящими в голову даже адептам. – Планету, на которой мы, уурсины, прежде жили, постигла ужасная катастрофа, ага. Я тогда еще был маленьким мальчиком и многого не понимал, ага… Но помню я все, как сейчас, ага… Хотя сейчас – это здесь, а там, – Юм-Памарак вяло махнул рукой куда-то в сторону, – там – прошлое, то, чего уже нет, ага…Сначала земля содрогнулась, ага. Так сильно… У нас, уурсинов, есть легенда о Великом Змее – Кат-Дохаре, который лежит в центре земли, обернувшись вокруг корней Шаллат-Иора – Мирового Дерева, ага. Сок, капающий с листьев Шаллат-Иора, попадает в ноздри Кат-Дохару, и поэтому Великий змей спит, ага. Но настанет время, когда сок Шаллат-Иора иссякнет, ага. И тогда пробудится ото сна Кат-Дохар, распрямит свернутое кольцами могучее тело и разобьет земную твердь, ага. Когда планета содрогнулась, это было похоже на то, будто пробудился Кат-Дохар, ага. Рухнули дома, попадали вывернутые с корнем из земли деревья, из образовавшихся в земле трещин забили струи раскаленных серных паров, ага. Это было страшно, ага. Но это было только самое начало кошмара, ага. Огромные волны, поднявшиеся в океане, одна за другой обрушивались на сушу, смывая с нее все живое, ага. А на четвертый день небо заволокли черные тучи, и землю окутал кромешный мрак, ага. Мы, небольшая группа чудом уцелевших уурсинов, теснились на крошечном островке земной тверди, ага. Мы не могли видеть даже лиц друг друга, ага. Тьму озаряли лишь отсветы пылающих где-то вдали деревьев, ага… – Юм-Памарак ненадолго прервал рассказ, чтобы испить цим хак. – Когда земля разверзлась у нас под ногами, – продолжил он, утерев губы костлявой ладонью, – мы решили, что и нам пришел конец, ага. Женщины, уже уставшие плакать, заголосили вновь, ага. Дети кричали от ужаса, не понимая, что происходит и когда это все наконец закончится, ага. А когда дыра в земле озарилась бледным, мертвенным светом и из нее появилось нечто такое, чего мы никогда прежде не видели, один из стариков – кажется, это был мой дед; как потом выяснилось, мы с ним были единственными уцелевшими из всей нашей большой семьи, – воскликнул: «Уймарах! Уймарах ступил на землю уурсинов!» Ага… Глаза уймараха горели во тьме белым огнем, и казалось, они пожирали все, на что ложился их взор, ага. Мы думали, уймарах пришел для того, чтобы покончить с нами, ага. Но он как будто даже не заметил нас, ага. Он раскинул руки в стороны, и на его плечах открылись круглые отверстия, из которых выскользнули тонкие, чуть голубоватые, прямые и острые, как иглы, лучи, ага. И этими лучами уймарах принялся резать землю, как краюху хлеба, ага. Он отрезал куски по краям, они отваливались и с шипением исчезали в морской пучине, ага. Островок, на котором мы спасались от безумства стихии, и без того был крошечным, ага. Уймарах отрезал от него края, и нам приходилось все плотнее прижиматься друг к другу, ага. Когда же отступать стало некуда, кто-то первым шагнул, а может быть, оступившись, упал в дыру, из которой появился уймарах, ага. Проход озарился светом… Ага… Этот свет… Он казался добрым и почти осязаемым, по сравнению с собравшимся поглотить нас мраком, ага… Наверное, мы увидели в нем надежду… или что-то очень на нее похожее, ага. Все разом, толкаясь и отпихивая друг друга, уурсины устремились в проход, ага. Наверное, теперь каждый боялся, что проход внезапно закроется и те, кто не успеет войти, останутся на последнем клочке умирающей земли, ага. Должно быть, в тот момент мы забыли об уймарахе, что остался у нас за спиной, ага. А он между тем перестал крошить землю, едва последний уурсин покинул ее, и следом за нами вошел в проход, ага. Он был столь огромен, что, казалось, не мог разместиться в проходе, ага. Но уймарах втянул в себя конечности, и весь будто сжался, сделавшись едва ли не вдвое меньше, ага. И, все равно, он был ужасен, ага. Несколько уурсинов с криками побежали в глубь коридора, и вскоре сопровождавший их свет угас вдали, ага. Но у большинства уже не было сил бороться даже за собственную жизнь, ага. Плача и причитая, мы лишь жались к стенам прохода, ага. А уймарах, будто не замечая нас, проследовал мимо и двинулся вдаль по коридору, ага. Едва уймарах отошел от проема, через который все мы попали в светящийся коридор, как выход закрылся, ага. И мы оказались навсегда отрезаны от мира… который когда-то был для нас родным, ага. Мы все были голодны, обессилены, напуганы едва ли не до полусмерти, многие страдали от ран и ожогов… Ага… Что нам оставалось делать, ага? Мы последовали за уймарахом, ага… Хотя сейчас я даже вообразить не могу, на что мы тогда надеялись, ага.
Юм-Памарак вновь прервал рассказ и, обернувшись, обратился на родном языке к сидевшему неподалеку молодому уурсину. Тот сразу поднялся на ноги, сбегал на другой конец обеденной циновки и принес шаману большую глубокую миску. В миске лежали кусочки мяса, облепленные густой, плотной панировкой и залитые острым красным соусом. Юм-Памарак поставил миску
– Мясо шедра, приготовленное по старинному уурсинскому рецепту, ага. Так готовили еще на нашей старой родине, ага, Очень вкусно, ага.
– Ты не закончил рассказ. – Дик ухватил кусочек мяса двумя пальцами и уверенно положил в рот. Он уже привык к тому, что любая уурсинская еда оказывалась неизменно вкусной. И на этот раз он тоже не обманулся. – Обалденно, мужики! – Чики потянулся за добавкой.
– Это и есть конец, ага. Или, если угодно, начало – тут уж как посмотреть, ага. Именно там, в Лабиринте, я начал понимать, что время – это глубоко субъективная философская категория, которую человек искусственно вводит в обиход, полагая, что таким образом сможет упорядочить свою жизнь, ага. Если предположить, что время появилось в момент возникновения нашей Вселенной и с тех пор существует, как один из векторов многомерного пространства, в котором мы живем, то мы сразу же натыкаемся на массу неувязок и противоречий, ага. Ну, например, мы можем произвольно перемещаться по любому из пространственных векторов в любом направлении, ага, и только по времени – в одну-единственную сторону, ага. Причем не мы сами выбираем, с какой скоростью по нему двигаться, а время само как будто тащит нас за собой, ага. Ну, а о том, насколько субъективно восприятие времени, я даже и говорит не хочу, ага. Зато стоит только нам отказаться от этого надуманного представления, как мир сразу обретает иной, доселе невиданный смысл, ага. Вселенная эволюционирует, не ведая о моменте своего зарождения и не думая о грядущем конце, ага. Вселенная вечна, потому что времени для нее не существует, ага. Так почему же мы сами привязываем себя к некой вымышленной координате, ага? – Юм-Памарак покачал головой и слегка развел руками. – Я не понимаю, ага. Да и не хочу об этом думать, ага… Мы шли по светящимся коридорам следом за уймарахом и чувствовали, как усталость и тревоги покидают нас, ага. Казалось бы, все должно быть наоборот – мы навсегда потеряли свой мир и шли неизвестно куда, ведомые странным существом, больше похожим на некий механизм, нежели на разумное создание, ага. Но с каждым шагом мы чувствовали себя все увереннее, ага. Исчезло чувство голода, ага. Раны и ожоги затягивались, не оставляя следов, ага. Никто не спрашивал, как долго мы идем и сколько еще нам предстоит пройти, ага. Мир без времени – идеальный мир! – принял нас в свои объятия, ага. Даже уймарах уже не внушал нам прежнего ужаса, потому что был частью этого мира, ага. И все же он оставался для нас чем-то загадочным и непознанным, ага. Таковыми остаются для нас уймарахи и по сей день, ага. Они – существа иного, более высшего порядка, нежели мы, ага. Они – исполнители воли Лабиринта, ага. Они бесстрастны и безразличны ко всему, они не отягощены понятиями о добре и зле, о нравственности и безнравственности, ага. Но – у них есть цель, о которой мы не имеем представления, ага. И ради этой цели они готовы уничтожать миры, ага. Или – создавать новые, ага. Их цель оправдывает любые средства, ага. Мы же для них – ничто, ага. Когда они спасали последних уурсинов, оставшихся на гибнущей планете, ими двигало вовсе не чувство сострадания – их вела за собой Цель, ага. С такой же легкостью они могли уничтожить всех нас, если бы так было нужно, ага. Мы – всего лишь разменные фигуры в их Великой Игре, ага. И только когда ты наконец понимаешь это, время исчезает и жизнь обретает смысл, ага.
– Ну, мне вроде и так неплохо живется. – Дик кинул в рот очередной кусочек мяса шедра. – Без Великой Цели уймарахов и с часами на руке. – Чики мельком глянул на голое запястье. – Ну, в смысле, когда у меня были часы, я ни на что не жаловался.
– А сейчас, ага? – хитро прищурившись, посмотрел на него шаман.
Дик на секунду задумался, затем улыбнулся и щелкнул пальцами.
– Подловил, Юм-Памарак! Ничего не скажешь, подловил! Действительно, я сегодня впервые вспомнил о том, что у меня нет часов. А так ведь и без них неплохо обходился.
– Эта планета, – Юм-Памарак вознес руку над головой, – сама заставляет человека забыть о времени. Ага. Когда ты знаешь, что новый день никогда не наступит, то постепенно, хочешь ты того или нет, привыкаешь жить только сегодня и сейчас, ага. Порой я думаю, может быть, именно поэтому уймарахи привели нас сюда, ага?
– Так ты не знаешь, для чего они вас сюда привели, – спросил Виктор.
– Уймарахи не делятся с нами своими помыслами, ага, – улыбнулся шаман.
– Но Ут-Ташан говорил, что уймарахи порой навещают вас, – вспомнил Александр. – И тогда все уурсины в ужасе разбегаются и прячутся кто куда.
– Ут-Ташан много говорит, ага, – недовольно сдвинул брови Юм-Памарак. – Особенно он любит поговорить о том, чего сам не понимает, ага. Ему давно бы уже пора повзрослеть, а он ведет себя как мальчишка, ага.
Александру показалось, что шаман пытается уйти от ответа, поэтому он прямо спросил:
– Так что насчет уймарахов? Зачем они приходят в поселок?
– Они забирают с собой уурсинов, ага. – Юм-Памарак зацепил из миски пригоршню темно-фиолетовых ягод и ссыпал их в рот. Прожевал и запил цим хаком. Медленно вытер губы тыльной стороной руки. Он как будто тянул время, то ли не желая, то ли не решаясь поведать то, о чем его спрашивали. Повертев пустую чашку в руке, шаман кинул ее на циновку. И продолжил: – Не всех, ага. Двоих-троих, не больше, ага. Как правило, это те, кто сами готовы с ними пойти, ага.
– А что, бывают добровольцы? – удивленно выгнул губы Кефчиян.
– Я никогда не прячусь от уймарахов, ага. Сапа-Ташан, вождь уурсинов, тоже порой находит в себе силы и смелость для того, чтобы отправиться вместе с уймарахами, ага… В первый раз мне было невообразимо страшно, ага. У меня даже ноги от ужаса отнялись, ага. Когда уймарах приблизился ко мне, колени у меня подломились, и я упал на землю, ага. И даже, кажется, обмочился, ага… А потом… Потом мой страх пожрал сам себя, ага. Не знаю, знакомо ли вам такое ощущение – в какой-того момент, когда ужас, что ты испытываешь перед тем, чего не в силах понять и с чем невозможно совладать, становится безмерно огромен, тебе вдруг становится все равно. Ага.