Планета Йоргов
Шрифт:
Пиры, например — собрания, чтобы вместе есть, петь и двигаться под музыку, как они называют свои наборы модулируемых звуков. Зачем? Есть необходимо, когда голоден, а не для общения, для которого тоже незачем собираться — использование связи ничем не хуже. А пение и движения под музыку, танцы, не что иное, как игры детей достаточно раннего возраста.
И театр — откровенно непонятное, совсем: кого могут интересовать чужие истории, составляющие весь смысл представляемого — также нередко с этими самыми музыкой, пением и танцами. Несмотря на все попытки понять необходимость того, что там показывали, даже высиживая с огромным трудом спектакль с начала до конца, оставалось только впечатление полнейшей
А еще стадион с его физическими состязаниями: еще одна бессмыслица. Состязаться надо в другом — в научных успехах. Только! Современному человеку ни к чему надутые мускулы: он не животное и не робот.
Эти полудети считают, что таким образом они отдыхают. Глупо: отдых состоит в смене занятий — переключении на ознакомление результатов других, работающих в близких областях. Полный — в глубоком крепком сне. А не в подобном неоправданном баловстве.
Об их атавистическом способе собственного воспроизводства уже было доложено Мудрейшему Децемвирату. Но даже те, кто не образует постоянные пары, именуемые семьями, не пользуются для удовлетворения своего либидо [4] специально обученными привлекательными внешне примитивами обоих полов. А оно у землян явно ничем искусственно не подавляется, как почти у всех мудрых.
4
Сексуальное желание
Поэтому их сексуальная жизнь куда более активна. И наверно, танцы на их пирах не совсем бессмысленны: возбуждают взаимное желание. Когда сплетают пальцы во время их, как объяснили, безмолвно договариваются о предстоящей близости. Как те примитивы, что предназначены для секса, заботятся о привлекательности своей внешности, не стесняясь обнажаться.
В таком поведении видится что-то животное: что недопустимо у гардрарцев. Тела должны быть полностью закрыты плотной одеждой, неразличимо скрывающей, кто под ней — людх или людха. Соитие между мудрыми не бывает, и потому никого не интересует, насколько привлекательна их внешность для половых партнеров, примитив и примитивов. И людха, мудрая, не имеет выпирающую грудь, как у примитив и земных женщин: с незапамятных времен не кормя ею детей, она стала тем достойней, чем меньше — оптимально почти совсем плоской.
Всё это, конечно, представляет преимущественно интерес для достаточно странного Лима. Почти единственный знаток истории далекой древности, он сходство с существовавшим на Гардраре тогда и поведением землян обнаружил слишком быстро. Наверно, собирает материал для своей очередной книги. И потому много больше других гардрарцев — может быть, даже чем следует — общается с землянами.
Гуманитарий — историк и философ, Лим был обречен на длительное одиночество в мире сплошных естественников и математиков. С трудом находились те, кто был способен понять, что было вне сферы их наук. То, что обнаружил он, сравнивая различные исторические эпохи на Гардраре: начало замедления научного прогресса.
Причину этого Лим видел в очевидном регрессе взаимоотношений тех, кто после всех отбраковок составлял незначительный численно верхний слой людхов, мудрых, ученых-гениев, возглавлявших огромное количество сверхсовершенных роботов и примитивов. Да, ученые действительно обладали гениальными способностями, но главной целью их стали не общие, а лишь собственные научные достижения.
Ушло в прошлое время, когда всех радовали не только свои успехи. Зависть к тому, кто добился больших их в своих исследованиях, возобладала настолько, что попытки плагиата перестали быть редкостью. Потому что только
В этих условиях былую демократию сменило управление Мудрейших, образовавших Децемвират. Даже самые глобальные решения уже принимались без привлечения общего обсуждения и голосования. Затем половина Мудрейших стала пожизненными — бессменными. Вторая половина их зато осуществляла управление важнейшим делом — воспроизводством людхов.
Но ведь так было не всегда. Это Лиму было известно даже по тому немногому, что знал еще в самом начале того, как занялся историей: социальной в том числе. И он полез глубже, изучая документы древности, сохранившиеся в Центральном архиве.
Открытое потрясло его: людхи предыдущих времен были явно счастливей его современников. Они не отказывались ради научной работы от того, что приносило им радость, в том числе и физическую. Стал и сам одним из немногих, кто отказался от применения средств, ослабляющих либидо.
То, что он написал тогда, вызвало, однако, неудовольствие не только многих, категорически не согласных с ним, но и самого Мудрейшего Децемвирата. И он предпочел принять их рекомендацию отправиться ближайшим рейсом гиперэкспресса на Зрыыр. Чтобы вдали от них спокойно заняться подробным изучением древних документов, пользуясь находившейся там полной копией Центрального архива.
В немалой степени этому поспособствовал интерес к тому, что относилось к прилетавшим на эту планету до гардрарцев: сделавших её пригодной для жизни и улетевших за теми, кто заселит её. Об этом говорилось в записях, оставленных ими. Еще было оставлено Послание Земного Человечества. Но в расшифровках оставалось немало непонятного. Ему меньше, чем другим: благодаря его знаниям древней истории Гардрара — он один находил достаточно сходного у обеих цивилизаций. Надеялся еще больше выяснить уже на самом Зрыыре, где находилось всё, что оставили улетевшие земляне.
Они вернулись гораздо раньше, чем он ожидал.
Представление, создавшееся у него о них по их записям — как о тех, кто сохранил то ценное в своей жизни, что когда-то имели и гардрарцы — родило мечту о встрече с ними когда-нибудь. То, что узнал и понял, не вызывало у него опасений: такие не способны ни на что плохое.
Он уговорил достопочтенного Конбра, вместе со своим заместителем, многоуважаемым Погром, позволить ему вместе с ними встречать землян. Непреодолимый порыв заставил вопреки тому, что первым их должен был приветствовать сам Конбр, опередить его. Он сразу узнал шедшего первым навстречу землянина: сколько-то изменившегося Лала, чье изображение вместе с изображением его родителей и сестры когда-то было оставлено ими на Второй Земле, как назвали Зрыыр они. Оба шли навстречу и улыбались друг другу. Конбр помешал ему первым назвать себя, но всё равно: первым с землянами в Контакт вступил он.
Да, он общался с землянами куда больше, чем остальные гардрарцы. Потому что всё, что тем виделось в землянах детски нелепым, оказалось существовавшим на Гардраре давным-давно: делало счастливей, чем сейчас — с радостями лишь научных успехов. И поэтому общаться по-настоящему можно было именно с ними — не с гардрарцами, хотя сам был им: те утеряли потребность настоящего, непосредственного общения.
Он удивлялся себе: почему ему, одному только, было так хорошо с принадлежавшими иной цивилизации — и даже, казалось, совершенно иного времени? Откуда в нем это? Непонятно! Как какое-то чудо: совершенно необъяснимое!