Пластиглаз
Шрифт:
– Зёма, бля буду! Этот похлеще тебя будет! Вам вместе выступать надо! Два сапога пара! Чего ты в карауле делаешь, только страдаешь зря. Иди к ним на подсобку, не пожалеешь!
Черкасов присел на узкую лавочку под небольшим навесом слева от крыльца. Закинул ногу на ногу и привалился спиной к стене. Зажмурился, задрав голову. Не открывая глаз, позвал:
– Иди, тёзка, присаживайся. В теньке-то получше...
Нечаев посмотрел на подсобника:
– Передай Остапчуку своему, чтоб за коровами лучше следил. Они у него
– Не, а може, и не сливал. Я не знаю, я ж на курах...
– как-то жалобно, по-собачьи, взглянул на него солдатик.
– Гнать его надо, так Полищуку и скажи. Как не скисло-то...
– ефрейтор махнул рукой и сняв с плеча автомат, подошёл, волоча его за ремень, к лавочке. Присев рядом с Черкасовым, сунул оружие между колен. Потёрся лопатками о сухое, шершавое дерево стены. Скудная тень навеса не спасала от тяжкого дыхания жары. Нечаев ослабил ремень и сдвинул подсумок на спину.
Казалось, Черкасов так и уснул с запрокинутой головой. Но стоило Нечаеву, повозившись, устроиться, губарь, не открывая глаз, со вздохом произнёс:
– А дома-то, матушка написала, дожди вторую неделю.... И не верится как-то...
– Черкасов помолчал.
– Город дождей.... Вторая столица, между прочим. Мойку-то вспучило, наверное, опять... Я ж на ней, на Мойке живу...
Нечаев молчал.
– Ты-то, тёзка-зёма, небось думаешь, что Мойка - это трактор грязный, и кишка резиновая от колонки идёт, поливать чтобы, значит?.. Нет, братуха, это речечка такая. А Фонтанка! А Нева... Господи ты боже мой! Слова-то, названия какие! Блин, заплачу сейчас!.. Гостиный, Невский! Какие девки там чумовые! Ты бывал на Невском, хоть раз, а, тёзка? Неужели нет?!
В курятнике раскудахтались куры - будто затарахтел неисправный двигатель - что-то скрежетало и поскрипывало.
– Раз не бывал, считай, жизнь прожил зря!
– Черкасов открыл глаза и огляделся.
Чумаход выжидательно топтался на месте.
Черкасов изменил позу - вытянул ноги вперёд, внимательно рассмотрел пыльные носки сапог, и зыркнув на подсобника, небрежно обронил:
– Чумаход, подь сюда!
Солдатик нерешительно сделал пару шагов.
– Да не ссы ты!
– скривился Черкасов.
– Солдат ребёнка не обидит. Полищук-то ваш где? Куда дели тело убиенного вами прапора? Свиньям скормили, что ли?
Подсобник непонимающе замер.
– Блядь, ты чего тупой такой, воин?!
– поразился Черкасов.
– Слышь, зёма, - повернулся он к Нечаеву.
– Растолкуй, будь другом, своему брату по разуму, что мы хотим от него, а то он меня выводить уже начал...
– Это...
– кашлянул Нечаев.
– Прапорщик Полищук должен указать объём работ на сегодня для арестованного рядового Черкасова. Вот... По распоряжению начальника караула капитана Ходаковского, - добавил неожиданно довольный собой Нечаев.
– Эка ты навострился!
– в свою очередь удивился Черкасов.
– Младшего
– Не справлюсь я...
– смутился Нечаев.
– Командовать... это... Да ну... Напряг один.
– Это ты точно заметил. Я, вон, видишь, покомандовал чуть-чуть, да и бросил это дело на фиг, - Черкасов показал подбородком на не выгоревшие ещё тёмные полосы на погонах.
– А вот Тищенко, тому по кайфу! Сам знаешь - хохол без лычек, что хуй без яичек!
– хохотнул бывший сержант.
– Так где Полищук?
– вспомнив о чумаходе, спросил того Черкасов.
– Дак пьяный он. Вчера запил. Теперь до среды, не раньше...
– чумаход виновато поглядел на солдат.
– Сказал, что вас приведут сегодня, навоз убирать. Дак я сам убрал уже, чего там... Я ж понимаю...
«Что ж делать тогда?» - задумался Нечаев.
Солнце заливало всё вокруг болезненным белым светом. Даже короткие тени казались едва серыми, расплывчатыми.
– Слушай, тёзка!
– наклонился Черкасов к самому лицу ефрейтора и заглянул ему в глаза.
– Дело на сто рублей!...
Лицо его было так близко, что Нечаев мог разглядеть начинающую прорастать на его щеках щетину, и даже крохотные точки вокруг тонких и чуть неровных шрамов на подбородке и лбу. Ефрейтор попытался отстраниться, но упёрся спиной в нагретую стену. Словно только и ожидая этого прикосновения, спина начала зудеть и покалывать. С наигранным безразличием принялся разглядывать угол коровника. Помедлив, всё же спросил:
– Какое дело?
Черкасов указал глазами на бетонные плиты забора.
Нечаев покачал головой.
– Ну так как?
– словно бы не поняв, продолжил Черкасов.
– Смотаемся на озерцо? До обеда часа три ведь ещё, не меньше!.. Чё ты, тёзка, не дрейфь - никто и не узнает!.. Полищук в загуле, помдеж сегодня кто?
– Зацепин, он сюда и носу не покажет, сам знаешь ведь... А мы бы с тобой на полчасика - раз! Жарень ведь какая стоит, ты посмотри!
Ефрейтор вновь покачал головой, на этот раз сильнее.
– Вон, гляди, тебя от жары паралич разбил!
– улыбаясь одними губами - в зелёных глазах его полыхнули какие-то искорки, Черкасов ободряюще мигнул.
– Давай, а?..
Нечаев, подхватив автомат, встал с лавочки. Деловито и озабоченно взглянув на часы, ефрейтор повесил оружие на плечо и свободной рукой застегнул пуговицы кителя. Ужасно хотелось пить.
– Раз работы нет больше никакой, идём назад. Ходаковскому скажу, что управились быстро, - притопнув сапогом, словно проверяя портянку, сказал Нечаев.
– Вот ты как, зёма...
– Черкасов поднялся, сунул руки в карманы и склонил голову набок.
– Что-то рановато ты таким правильным стал! Мне-то домой через пару месяцев, я почти свободный гражданин. А тебе год ещё куковать. Да и потом...
– Черкасов сплюнул под ноги.
– Вот такие как ты, правильные особо, и не дают жить нам нормально. По-человечески...