Плата за любовь
Шрифт:
Пока подобные мысли витали у меня в голове, мы приехали на место и поднялись в зал переговоров.
Президент «Нибелунгов» оказался красивым, импозантным мужчиной лет тридцати. Его заместитель — Виктор Викторович, с которым мы уже были знакомы, вопреки моим ожиданиям, был не с Сережей — въедливым юристом их фирмы, а с незнакомой молодой женщиной по имени Тамара. Вид Тамары резко контрастировал с моим: безупречный деловой костюм, очки в тонкой оправе и такие же тонкие губы. Она окинула меня ничего не выражающим взглядом и перевела его на президента. Лицо ее осталось непроницаемым, но глаза, казалось, говорили: «И с ней мне вести переговоры?» От этого мое настроение улучшилось. Во-первых, Сережа был редким занудой и вечно запутывал меня своей юридической казуистикой, в которой я была не сильна,
Переговоры начались. Я старалась говорить как можно более кратко и лаконично и, конечно же, не выкладывать сразу всех козырей. Виктор Викторович, зная меня, придерживался такой же линии поведения. Шефы помалкивали, но внимательно слушали. А Тамара шпарила вовсю. Я слушала ее изложение нашей договоренности, и, естественно, в нем была учтена только их выгода. Я не возражала пока против какого-либо пункта, но часто просила разъяснений по тому или иному вопросу. Мне нужно было время, чтобы правильно и безошибочно выбрать момент для решающего броска, и хотелось, чтобы наш Орангутанг смог во всем разобраться. Тамара поддалась на мои уловки, она была многословна, излишне эмоциональна и начинала раздражаться от моих, как ей казалось, наивных вопросов. Несколько раз она просто опешила от моей очередной просьбы уточнить конкретный пункт и вопросительно посмотрела на Виктора Викторовича. Тот еле заметным кивком подтвердил необходимость сделать это, и она была вынуждена продолжать, а я слушала и доброжелательно улыбалась, мило распахнув глаза. У меня было прекрасное настроение, это мое дурацкое состояние счастья и уверенности, что все вокруг очень хорошие люди. В таком состоянии я знала, что мне все по плечу. Я почти любила ее, эту Тамару, а она меня уже почти ненавидела. А я все равно ее любила и жалела, потому что знала: с ней я справлюсь. Я представила себя со стороны — хорошенькая, загорелая, кокетливо одетая девочка сидит рядом с респектабельными серьезными людьми и хочет их переиграть. Мой шеф вел себя умно, не вмешивался, но весь обратился в слух. А вот их президент меня немного беспокоил. Он не сводил с меня глаз, даже когда Тамара говорила очень важные вещи, даже когда обеспокоенно ерзал Виктор Викторович. Своей ухоженной рукой он подпирал не менее холеное лицо и слегка улыбался заинтересованной и всепонимающей улыбкой. Мне это не нравилось. То ли он так играл со мной (я не была столь самонадеянной, чтобы предположить, будто такой красавец меня клеит), то ли у него такая манера поведения, но мне пришло в голову, что он смотрит на меня не как шеф на сотрудницу, а как мужчина на женщину. «Прекрати паниковать, — сказала я себе, — именно этого он и добивается», — и перестала обращать на него внимание.
Тамара исчерпала свой запас красноречия и стала похожа на выжатый лимон, на нее было жалко смотреть, особенно когда я пустила в ход «тяжелую артиллерию». Я сбросила с себя томный вид, быстро и сжато изложила суть дела с наших позиций. Тон я выбрала безупречный. Меньше чем за десять минут я разложила все по полочкам, копнув в каждом глубоком месте и затормозив на каждом скользком. Я словно недоумевала, как можно таким умным людям не видеть своей явной выгоды, и подчеркивала, что нам это тоже выгодно, но получалось так, будто бы мы их чуть ли не облагодетельствовали, да и то только из личной симпатии к их прекрасной фирме и к каждому из них лично. Я делала то, что очень любила, — превращала минусы в плюсы. Все наши недостатки перешли в достоинства: и то, что договоренность о сделке была достигнута с прежним руководством, и то, что я отсутствовала, и то, что новый шеф не успел разобраться, и мой откровенный наряд. Все, все перешло в плюс. Я играла ва-банк. То, что предлагала я, превосходило все наши самые смелые пожелания. На трех наших предварительных встречах было принципиальное несогласие как минимум по пяти пунктам. Но у меня было предчувствие, что я делаю все как надо. Не зря же они созрели для сделки так быстро, у них было время просчитать тоже на десять, а может, и на двадцать ходов вперед.
В
Такое со мной случается! Важный разговор, вникаешь, вникаешь и — раз, ступор, перестаешь соображать. Слушаешь, но не слышишь. Наверное, защитная реакция организма — защита от перегрева. Внешне это незаметно, люди потом обижаются — дескать, я же тебе говорил, ты ведь так внимательно слушала! Опасное состояние. Я опустила глаза и усилием воли заставила себя сосредоточиться. А когда подняла их, то увидела, что все ожидающе смотрят на меня. Я напустила на себя невозмутимый вид, хотя душа в пятки ушла — неужели я все испортила?
— Так как, Александра Сергеевна, правильно я понял наши взаимные выгоды? — Шеф «Нибелунгов» смотрел на меня с улыбкой.
Хороший вопрос! Знать бы, что на него ответить.
Я лучезарно улыбнулась и проговорила:
— Надеюсь. Думаю, ваша подпись на этом договоре убедит меня. — И я протянула ему бумаги. Это был второй вариант, дополненный. Я заставила Танечку сделать несколько экземпляров с внесенными туда изменениями, теми, о которых шла речь еще полгода назад, когда я предложила «Нибелунгам» сотрудничество.
«Этого они точно не подпишут», — сказала мне Таня. «Внеси эти пункты и распечатай на всякий случай, чем черт не шутит», — ответила я. Вот эти самые договоры я сейчас нагло предлагала на рассмотрение. В конце концов, раз они так долго меня слушали, значит — мы им нужны, да и второй, вернее, первый вариант у меня в папке, отвергнут этот — пойдет тот. Нибелунговский президент и Виктор Викторович удалились, а нам принесли кофе, и я наконец с удовольствием закурила. Орангутанг пил кофе и по-прежнему молчал. Тамара тоже курила, но, по-видимому, уже успокаивалась.
— У вас замечательный маникюр, — заметила я. Вообще мне доставляет удовольствие говорить людям комплименты, и я стараюсь, чтобы они были искренними. У бедняжки Тамары трудно было найти достоинства, и поэтому она не вызывала у меня симпатию. А вот кисти рук и маникюр у нее действительно были красивые.
От моего комплимента она покраснела и показалась мне даже симпатичной.
— Правда, — подтвердила я, — у меня такой не получается.
— Спасибо, — пробормотала она, и рука, в которой она держала кофейную чашку, задрожала.
— Вадим Андреевич, — прошептала я шефу, — напомните мне имя президента.
— Алексей Васильевич, — так же тихо ответил тот, и я смогла близко рассмотреть его лицо. Пожалуй, он был даже привлекателен. Лицо чистое, чуть смуглое, глубоко посаженные темно-серые глаза, сильно развитые надбровные дуги с широкой линией бровей, четко очерченные губы, прямой нос и хорошие зубы. О возрасте сказать было трудно, ему можно было дать и двадцать восемь, и все сорок. Я ожидала, что он еще что-нибудь скажет, но он продолжал молчать.
…Договор был подписан с двумя незначительными поправками.
Когда я приехала домой, то чувствовала себя так, словно на мне горох молотили. Час я откисала в теплой ванне, а потом уснула крепким сном.
На следующей день, утром, Орангутанг вызвал меня к себе.
Он был не в духе. Я зашла в кабинет в деловом костюме, с аккуратной прической, но он едва глянул на меня и даже не предложил сесть. Я была так возмущена, что намеренно не спросила разрешения присесть, а продолжала стоять, слушая его распоряжения. Казалось, он страшно недоволен. Но чем? Я прилично выгляжу, вчерашний договор подписан на выгодных условиях, и только благодаря мне. И никакого «спасибо»! Сидит, как барин, и рассказывает, что и как мы должны делать. И, словно нарочно, не смотрит на меня. Он стал перечислять, какие изменения следует внести в работу фирмы, и наконец поднял на меня глаза.