Платина и шоколад

Чацкая Настя

Он насчитал двадцать четыре свечи, когда вдруг:

— Это действительно тебя настолько волнует?

Вопрос, не требующий ответа, пожалуй. Потому что соврать Блейзу — это табу.

Двадцать пять. Двадцать шесть.

Пауза была недолгой.

— Ладно, — мулат вздохнул. И, кажется, удивлён не был. Как всегда. — Я присмотрю за Миллером.

— Хорошо.

Спасибо.

* * *

Ну, ничего удивительного.

Костюмы на нём всегда сидели идеально.

С

самого детства на каждый знаменательный день Малфоя-младшего упаковывали в крошечные фраки, затягивали на шее бабочку и без устали гордились столь прекрасным чадом, демонстрируя его, словно дорогую покупку, всем знакомым. Ни один приём в Мэноре не обходился без хвалебных речей, направленных на юного наследника рода Малфоев. А Люциус и Нарцисса упивались этими похвалами.

Собственно, практически ничего не изменилось — пиджаки по-прежнему идеально подходили ему. С той лишь разницей, что широкий разворот плеч стал выглядеть куда сексуальнее, чем в четыре года. Да и гордиться им уже было некому, кроме самого Драко.

Порой ему казалось, что только этим он гордиться и мог.

Сегодня почему-то бабочка душила.

Он стоял перед зеркалом, поворачивая голову то вправо, то влево, рассматривая себя. Стряхивая время от времени с лацканов несуществующие пылинки. И всё было идеально. Так идеально, что даже тошно. Несмотря на то, что пиджак расстегнут, а белоснежная рубашка местами в прорехах да разукрашена очень натуральными пятнами крови. В сочетании с этим бабочка смотрелась немного нелепо, но Нотт заявил, что в этом весь “шик”.

В чём шик, Малфой не понял до сих пор.

Просто смотрел на своё отражение и представлял, что это настоящая кровь, а не заменитель. И что багряный шрам, пересекающий бровь, тоже настоящий.

И что его тело изодрано.

Потому что. Наверное, это больно.

Ты псих.

— Хватит пижониться, — промычал со стороны кровати Тео.

Он сидел, зажав в зубах палочку, и пытался прикрепить к виску постоянно спадающий закрученный рог. Он решил вырядиться сатиром, что невероятно повеселило большую часть слизеринцев.

Несмотря ни на что, костюм получился отличный.

Теодор даже посетил мадам Помфри, чтобы нанести себе на плечи и спину негустой слой шерсти и нарастить крошечные, торчащие из копны волос лохматые уши. С костью оказалось сложнее, и теперь он маялся только этим съезжающим к скуле рогом. А ещё невероятно гордился тем, что будет целый вечер блистать своим обнажённым торсом.

— Ты и так выглядишь как прекрасный принц, ещё и перед зеркалом крутишься…

— Ага. Принц, побывавший в зубах у цербера, — отозвался со стороны шкафа Забини.

Они втроём в его комнате, в подземельях. Здесь привычнее и прохладнее, чем в башне наверху. И уже будто бы… не так.

Мулат

уже был в длинном, почти до пола, плаще с приподнятым воротником и бордовой подкладкой. Рубашка с кружевными манжетами придавала ему вид загадочного герцога прошлых веков. Наколдованные заострённые клыки не затрудняли речи, и теперь он походил на настоящего вампира — зубы выгодно выделялись на фоне тёмной кожи, поэтому когда Блейз впервые улыбнулся в своём новом образе, у Малфоя против воли слегка похолодело в груди.

— Ну ты зубоскал.

Тот только отмахнулся и в очередной раз раздражённо одёрнул плащ.

Драко с нарядом не маялся.

Он вообще собирался пойти в обычном классическом костюме — пиджак, брюки и рубашка — но увидев его, Тео закатил глаза и взвалил на свои волосатые плечи заботу о внешнем виде товарища. В итоге практически ничего не изменилось — добавилось пару шрамов и изодранная рубашка.

Нотт даже расстроился и, бросив что-то вроде: “Всё равно из тебя не получится сделать что-то страшное”, занялся собой.

Малфой не хотел четверга.

Ему казалось, что он был единственным, кто не хотел четверга. Этот бал — нет. Он, определённо, не хотел.

Потому что знал — там будет Грейнджер-в-этом-платье. Грейнджер-с-этим-кретином.

И нужно будет держать себя в руках. Ну, то есть, не разорвать Миллера на куски. Не выпотрошить и не избить до потери пульса за то, что она ему так улыбается. Так, как все эти три дня.

Мерлин.

Это были адские три дня. Просто пиздец, какие адские.

Она порхала вокруг Курта, с каждым днём улыбаясь всё увереннее, теплее, при этом совершенно исключив Малфоя. В принципе. Просто забыв о нём наглухо.

Не сказать, что это трогало его…

Хотя нет.

Это трогало, ещё как. Просто выводило. Если во вторник он старался просто не обращать на это внимание, то в среду это уже начало раздражать. Утром — раздражать, а к вечеру, в попытке перехватить взгляд тёмных глаз со стола напротив, вызывало просто бешеную ярость. Потому что Гермиона смотрела на Миллера.

Даже просто за обедом. Смотрела на Миллера.

Смотрела.

И опять-блять-смотрела.

А потом они вместе проводили перемену. Исправно вместе. Отвратительно вместе.

Такая чушь.

Господи, пусть это просто меня добьёт. Потому что осознанно ощущать настолько сильную ревность к Грейнджер Малфой просто не мог. Не хотел и не мог. Но ощущал. Словно что-то внутри сжималось и окуналось в кипяток каждый раз когда… эта улыбка. Это прикосновение пальцев к локтю. А патлач просто расцветал на глазах.

За эти три дня Драко трижды сошёл с ума. И продолжал сходить.

Эти мысли. Все о Грейнджер. Просто все. Это стало навязчивой идеей. Это стало грёбаной идеей фикс.