Платина и шоколад

Чацкая Настя

Сам Драко поднимал взгляд лишь время от времени. По всему было видно, что ему не терпелось дорваться до Грейнджер, чтобы устроить допрос с пристрастием — чего хотел Миллер и получил ли то, чего он хотел. А Гермиона не знала, говорить ему о том, что пока его не будет поблизости, она сама будет разучивать заклинания с человеком, представляющим опасность-номер-раз на сегодняшний день.

Какой-то голосок внутри подсказывал, что лучше не стоит сообщать об этом. Но здравый смысл кричал куда громче: стоит и ещё как.

Однако

оба голоса затыкало сомнение, накрывающее, решающее всё за Гермиону.

Поэтому — сначала в течении урока, а затем и в течении всего дня — она старательно держалась на людях, чтобы у Драко не было возможности подойти к ней и вывести на разговор. Она не знала, как он отреагирует на то, что завтрашний вечер Курт планирует провести с ней.

И время, как назло, проходило то слишком быстро, то еле лезло. И патрулирование сегодня отменили.

Несмотря на то, что день прополз перед глазами самым медленным из дождевых червей, Грейнджер чувствовала себя так, будто её пропустили через несколько мясорубок сразу. Будто утром она встала и тут же побежала, и бежала целый день, и остановилась только вот, перед дверью в спальню, и, блин. Она устала. Действительно устала.

В голове была настоящая каша.

Виски гудели, и в них было смешано всё. Всё, а значит — почти ничего. Ей было почти безразлично, что от неё завтра захочет Курт. Что за оценку она получит по докладу и как профессор Стебель сегодня оценила её практическую работу. Всё равно, что подумали мальчики, когда она после ужина молча встала и ушла. Только потому, что увидела, как уходит Драко.

Это были те самые дни, которых она никогда не смогла бы понять, даже если бы задумывалась над этим.

Ей просто необходимо было быть рядом с ним. Потому что в нём заключалось её все. Её спокойствие, её желания, её уравновешенность и ярость. Крайность, от которой ломило сердце.

Всё сосредоточено в нём, и, как ни грустно, но сейчас она просто слепо брела за ним.

Даже сейчас, закрывая за собой дверь в свою спальню. На несколько секунд приваливаясь к ней лопатками и закрывая глаза. Даже сейчас, находясь здесь, она чувствовала Драко в соседней комнате. Просто потому, что он был там.

Не слизеринец. Не Малфой. Не заносчивый сучонок, предмет обожания школьных девиц.

Просто Драко.

А когда скрипнула дверь в ванну и открылась вода, ноги сами понесли туда.

Эта поза была давно изучена. Ладони, обхватившие края раковины. Опущенная голова. Выступающие лопатки.

Он снял мантию, и теперь тонкий свитер обрисовывал спину. Интересно, Драко тоже чувствует, что это, возможно, последний их спокойный вечер?

Может быть. Может быть, именно поэтому он и сбежал из шумихи Большого зала раньше, чем обычно.

Он не поворачивал головы, но Гермиона знала — он почувствовал, что она здесь. Это было видно по слегка сжавшимся пальцам

и запястьям, на которых выступили венки.

Рассматривать его было каким-то извращённо-изысканным удовольствием. Словно рассматриваешь что-то очень вкусное, по ту сторону витрины. Вспомнились слова Симуса. О голодающем и о столе, полном еды. Да. Пожалуй, ощущения именно такие.

Но ведь… причин не есть не было.

Она молча подошла к нему сзади. И прежде, чем Малфой смог сделать шаг назад, чтобы дать ей пройти к раковине, Грейнджер прижалась к его спине. Утыкаясь носом в свитер, зарываясь лицом в выемку между лопатками.

И прежде, чем успела всё тщательно…

да к чёрту.

Она не хотела думать ни о чём.

Руки скользнули под ткань, коснулись горячей кожи, под которой тут же подобрались мышцы живота, а сердце Гермионы ухнуло вниз. Со свистом и кувырками. А потом забилось очень быстро, пока она позволяла кончикам пальцев пробежать вверх, к его груди, чувствуя, как он напрягается, замирает. Весь.

— Нарцисса больше не писала? — спросила приглушённо, не отрывая губ от свитера.

— Как, ты разве этим вечером ещё не подвергала мою комнату осмотру? — протянул Малфой негромко, однако издёвки в голосе было куда меньше, чем ожидалось. Потому что он наверняка ощутил, как Грейнджер улыбается. Наверное, поэтому и ответил, выждав пару секунд: — Нет. Не писала.

— Так сложно, правда?

— Что?

— Ответить на вопрос без привычных подколов.

— Нет. Но тогда это не произведёт такого эффекта.

Девушка закатила глаза — он почти услышал этот жест.

— Не всегда выигрываешь на эффекте, Малфой.

— Конечно. Тебе-то откуда знать, — беззлобно хмыкнул он. А затем голос стал жёстче. — Чего хотел Миллер?

— Ничего, — наверное, слишком быстро. Или нет. В любом случае, ложь сорвалась с губ очень легко. — Отменил встречу. Плохо себя чувствовал.

И слава Мерлину, что он не может смотреть ей в глаза сейчас. Там была бы написана вся правда.

— И всё?

Ещё один шанс. Скажи правду.

— Всё.

Это слово обожгло язык. Почти с ужасом ощущая, как расслабляются застывшие мышцы спины, к которой она прижималась щекой. Он поверил в её ложь.

Гермиона вздохнула и собиралась отстраниться, когда тёплые пальцы обхватили её запястья под материей и вынудили обхватить крепче его талию.

— Стой. Просто постой так. Мне нужно, чтобы меня отпустил этот херовый день.

Надо же. Ему тоже.

И она осталась.

Беспрекословно уткнулась в Драко ещё глубже. Жмурясь. Сожалея. Мысленно вымаливая прощение. А если бы было возможно, зарылась бы в него как в землю. В сухие листья. Погружённая в его запах. В его цвет. В него.