Плавучая станица
Шрифт:
Степан Худяков, очищая лопату, недовольно сказал:
— Хватит, дядя Пиша! Вы всегда свои теории нам докладаете, а толку им не можете дать. Ловили там ваши деды! С гулькин нос они ловили. Вы б поглядели на рыбозаводе, сколько мы теперь ловим! Я был в городе, видал. Рыбосос заводской работает беспрестанно, и рыба по нем, как по конвейеру, идет. Конечно, таким манером река скорее истощится. Значит, нам и надо рыбные запасы пополнять.
— Вставил он вам, дядя Пиша! — захохотали ловцы. — Право слова, вставил!
Сложив свои котелки под палаткой, они принялись за работу, и Груня, ведя коня в поводу, пошла по дороге
Потом она подумала о Зубове и о Марфе и вспомнила просьбу Марфы — прислать Василия на Лебяжье озеро. «Пусть дожидается, — усмехнулась Груня. — так я и стану сейчас его разыскивать…»
Она решила сесть на коня и на этот раз поступила хитрее, чем на Лебяжьем: дождавшись, пока жеребец, потянувшись за травой, нагнул голову, Груня легла животом на его опущенную шею. Сильным движением головы жеребец мгновенно подбросил девушку вверх, и она оказалась в седле.
Это несколько исправило Груне настроение. Помахивая плетью, она поехала к нижнему берегу Кужного озера, где бригада Архипа Ивановича Антропова заканчивала работу и собиралась начать спуск воды по только что вырытому соединительному каналу. Задерживали только люди Талалаева, но пока Груня разговаривала с Антроповым, вернувшийся с объезда Мосолов сказал, что канал прорыт на всем протяжении и что можно начинать.
Как раз в это время подъехал на линейке профессор Щетинин. Он метнул из-под очков взгляд на темнеющую по займищу линию канала, посмотрел на зеленые заросли озерной куги и проворчал:
— Сейчас же сделайте прокосы в куге, она задержит всю молодь. Вода у вас утечет, а рыба останется за чертой куги.
Люди, только что оставившие лопаты, взялись за косы. Сам Антропов, стоя по колени в воде, выкашивал густую кугу под самый корень, а бегавшие следом за ним школьники еле успевали относить охапки куги на илистый берег. Через четверть часа среди зеленой чащи пролегла ровная полоса чистой воды.
— Ну, в добрый час! — сказал Архип Иванович, отдуваясь.
Он взял лопату и прокопал последний метр земли, отделявший озеро от канала. Мокрые, забрызганные грязью люди сгрудились у широкого перешейка, в который с журчанием хлынула вода, несущая с собой в реку сотни тысяч юрких мальков.
Любуясь веселой суетой скатывающихся по каналу проворных рыбинок, усталые люди оживали, как дети: они усаживались на корточки, пытались поймать мальков растопыренными пальцами и удивлялись:
— Сколько их тут! Как же им теперь учет произвести? Разве такую силу посчитаешь?
— Ничего, посчитаем, — засмеялась Груня. — Сейчас мы поставим на канале учетные ловушки и начнем брать контрольные пробы…
Тут, к вящей зависти товарищей, во всем блеске показал себя Витька Сазонов, один из главных Груниных помощников. Нырнув под телегу, он достал оттуда сделанную им самим ловушку, над которой
Работая в Груниной бригаде, он заметил, что главрыбводская ловушка не гарантирует от неточности. Будучи установленной в канале, она должна была принимать в себя несущихся по воде мальков ровно десять минут, ни больше ни меньше, по часам, чтобы потом можно было точно подсчитать пропущенную через канал рыбную молодь. Однако, пока учетчик опускал ловушку в канал, она еще до запуска часов принимала в себя известное количество рыбешки, а когда по истечении десяти минут ее убирали, мальки тоже имели возможность проскочить в сетку, потому что тяжелую ловушку не сразу можно было выдернуть из канала. Конечно, при таком грубом учете в сводках появлялись буквально астрономические цифры якобы спасенных мальков.
— Это же получается обман государства, — жаловался Витька Зубову. — Спасут миллион мальков, а записывают два миллиона. Какой же это учет?
И он, марая карандашными чертежами свои школьные тетради, целый месяц возился над учетной ловушкой новой конструкции, испортил Марфе не один табурет, изломал стоявшую на чердаке старую кровать, целыми вечерами строгал, пилил, резал, вертел в руках песочные часы и, наконец, добился своего: недостающая деталь была найдена.
Витькины муки творчества достойно завершила обычная печная заслонка. Однажды он закрыл заслонку слишком рано, напустил в комнату угара, за что получил от Марфы увесистый подзатыльник. Горестно размышляя над назначением печной заслонки, Витька вдруг понял, что это и есть та деталь, которую он мучительно искал.
На следующий день новая ловушка была закончена. Изобретение оказалось необыкновенно простым: Витька устроил в раме ловушки пазы и вставил в них квадратный жестяной лист, напоминавший печную заслонку. Отныне учетная ловушка могла быть открыта и закрыта в одно мгновение, как кассета фотоаппарата.
Теперь, в этот теплый летний день, Витька Сазонов мог наконец перед всем колхозом продемонстрировать свое изобретение. Он захлопнул кассету, неторопливо установил ловушку в канале, плотно заложил камешками и кугой щели между рамой и стенкой канала и, поднявшись, степенно спросил у Груни:
— Ну, чего? Запускать, что ли?
— Запускай, Витя, — разрешила Груня, посмотрев на свои ручные часики.
Размеренным, ловким движением левой руки Витька перевернул и вставил в гнездо десятиминутные песочные часы, а правой поднял изобретенную им кассету учетной ловушки. Все несомые водой мальки поплыли в сетку. Рыбаки, посмеиваясь, следили за Витькой. А он, блестя карими, озорными, как у Марфы, глазами, косился на склянку с песком, и его подвижное рябоватое лицо застыло в каменном величии. В ту самую секунду, когда последняя песчинка часов оказалась в нижней склянке, Витька с треском захлопнул кассету и отошел в сторону.