Плавучий мост. Журнал поэзии. №4/2017
Шрифт:
Он обмакнул перо в уныние.
Стихи зачитаны, замацаны,
Хотя все сплошь в заемном инее
Из Северянина и Надсона.
Он обмакнул перо в веселие,
Сдал юмор на переливание,
Но получившееся зелье,
У всех рождает лишь зевание.
Он обмакнул перо в страдание,
А дальше было что-то странное:
Ну, ни малейшего внимания,
И в результате – бритва, ванная…
«Устав от стихотворных оргий…»
Устав от стихотворных оргий,
Отбросив
Подумал: что б сказал Георгий.
Я графоман, или стилист?
Да я один из грезящих болванов,
Таких всегда немало на Руси.
Хоть что-нибудь ответь же мне Иванов!
Не знаешь? Адамовича спроси!
«Солнце вечером зайдет…»
Солнце вечером зайдет,
День потерпит пораженье.
Знает каждый идиот —
Жизнь есть вечное движенье.
Нет надежды никакой,
Чтоб вечернее светило,
Вдруг застыло над рекой,
Лишний час нам посвятило.
Нет надежды никакой,
Что конечно – не продлится.
Разве что, какой строкой
На какой-нибудь странице.
«Живая роща на холме…»
Живая роща на холме,
Прошедший дождь искрится в лужах,
Спокойны мысли на уме,
Чисты и впечатленья в душах.
Я этим миром восхищен,
Но понимаю холодея,
Наш мир всего лишь воплощен,
И где-то есть его идея.
«Своей больною головою…»
Своей больною головою,
Склоняюсь постепенно к вою.
Я мыслю, значит, я страдаю,
Живу, как будто срок мотаю,
Мы все сидим и поголовно;
Досрочно или же условно
Отчалить нам бы не хотелось,
Как бы отвратно не сиделось.
Свобода бродит за стенами
Как смерть интересуясь нами.
И в частности немного мною,
вот от чего я, в общем, ною.
«Всё к сожаленью прояснилось…»
Всё к сожаленью прояснилось,
И в курсе мы – куда нам плыть,
Все прожитое, нам приснилось,
И хромотой сменилась прыть.
От нас разит не перегаром —
Лишь слабенький хмельной душок,
Но коньяком предельно старым
Мы чокнемся на посошок.
«Завечерело, воздух зрел и густ…»
Завечерело, воздух зрел и густ;
Корзина с помидорами и перцы;
Айвовый и смородиновый куст
Горят в закате как единоверцы.
Соседский мотоцикл, тарахтя
Увозит в вечереющие дали,
Компанию из деда и дитя,
Им хорошо, они не опоздали.
Отчаливать пора бы надо всем,
Все мы уходим, таем, улетаем.
Давайте вымрем, но не насовсем,
И утром заново возобладаем.
«Я выяснил: а кто там судьи…»
Я выяснил: а кто там судьи.
Какие есть на солнце пятна,
к тому ж дошел до самой сути,
и что теперь? Идти обратно?
«Опять жара, да вместе с духотой…»
Опять жара, да вместе с духотой,
Нет сил из кресла в тень переселиться,
И что-то
Там то же ждет, не надо шевелиться.
Все трудно: думать, спать, смотреть,
Да будьте чувства все мои неладны,
Да, я готов сей час же умереть,
Вот только б были ангелы прохладны.
«Мозг питается только глюкозой…»
Мозг питается только глюкозой,
Почему же так мысли горьки,
Вот стою я смурной и тверезый —
Смысл появится с новой строки.
Что нам делать, доподлинно знаю,
Ещё явственней – кто виноват?
Оттого я теперь изнываю
Словно командированный в ад.
«Перейди в состоянье блаженное…»
Перейди в состоянье блаженное,
И откройся вечерним лучам,
ведь прозрачность твоя совершенная,
Тем ясней, чем темней по ночам.
Принимай затаясь сообщения
Из родных и распахнутых бездн.
Неподвижность – дитя дуновения,
Что нисходит ночами с небес.
Поутру на подушке останется
Пара слез, излучающих свет…
И куда твоя душенька тянется?
Разве есть что-то там, где нас нет?!
«Да, теперь не рано вечереет…»
Да, теперь не рано вечереет,
И природе, в общем, не до сна,
Голова конечно же дуреет,
Предвкушая, что в четверг – весна.
Кучи снега залегли как предки,
И по саду веет холодком,
Возле позаброшенной беседки,
Призраки, и с ними я знаком.
Только что оттаяли бедняги,
С осени ведь подо льдом лежат,
Смесь холодной памяти и влаги,
Шепчутся и радостно дрожат.
Я хотел бы подойти, вмешаться,
Я б не тронул их и не задел,
но нельзя, они тотчас лишатся
Этих вот своих эфирных тел.
Можно прикоснуться только слухом,
К эльфовой игре их языка.
Если я когда-то стану духом.
Вспомню: вечность дьявольски хрупка.
«Бывает, что весною ранней…»
Бывает, что весною ранней,
Глядим, никак не разберём —
От чьих невидимых стараний
Повсюду тянет ноябрем.
Окоченевшие деревья,
Скукожившийся скромно пруд,
Испугано дымит деревня,
Показывая – здесь живут.
Всё заново готово к снегу,
Опять пойдут колоть свиней,
Жизнь бросила свою телегу
И ждёт решительно саней.
Пан
Полководец стоит перед строем, расставив ноги,
Позади легион с частоколом копий,
Уходит сквозь виноградник изгиб дороги,
Армия на краю земли, но еще в Европе.
Осень в Греции, дымы в ореховой роще,
Командует армией Луций Корнелий Сулла,
Война идет давно и почти наощупь,
Ситуация как будто уснула.
Спускается с горки разболтанная телега,
Центурион на козлах, и следом легионеры
Все задыхаются будто от длинного бега,