Племянник дяде не отец. Юрий Звенигородский
Шрифт:
После крестин всё семейство вместе с его главой собралось на женской половине в переднем покое Евдокии Дмитриевны.
– Разве, государь мой, кинешь нас здесь одних?
– подала слабый голос великая княгиня, когда все сели.
Дмитрий Иванович насупился и заговорил встречно:
– Не кину, оставлю в надёжной крепости. И не одних, а с митрополитом и старшим боярством. Нынешние кремлёвские стены - не чета прежним. Помнишь, четырнадцать лет назад стоял под ними Ольгерд Литовский? Тогда ещё не был он твоим тестем, а, Владимир Андреевич?
– обратился к двоюродному брату великий князь.
Князь
– Тогда он был в свойстве с Михаилом Тверским, женившись на его сестре Ульяне.
– И много ли выстоял под каменным городом со своим свояком, да с братом Кейстутом, да с Витовтом, племянником?
– усмехнулся Дмитрий Иванович. И обратился к супруге: - А мы с тобою, Авдотьюшка, запёрлись вот так же, как теперь предстоит, и - помнишь?
– высидели, пока враг не ушёл. Он боялся подмоги нам от князей подручных. Вот и Тохтамыш уйдёт. А подмогу я обеспечу.
Юрий пожалел мать, ибо прекрасные её глаза увлажнились.
– Тогда я за крепкими стенами сидела с тобой бок о бок, теперь же буду одна, - совсем опустила голову Евдокия Дмитриевна.
Великий князь встал, полагая соборование оконченным.
Василий вышел об руку с Юрием.
Старшего княжича на мужской половине ждал дядька Осей. К Юрию же подступил человек в распашном охабне. Дмитрий Иванович высился за его спиной:
– Вот твой дядька, сынок. Будь послушлив и благонравен. Он же будет к тебе заботлив и о благе твоём рачителен.
Едва великий князь отошёл, скромно стоявший дядька озорно подмигнул будущему подопечному и сказал:
– Зови меня просто Бор, господин князь. Хотя Борис Васильевич.
– Перво-наперво, - неприязненно изрёк Юрий, - я тебе не господин, а ты мне не раб. Кто таков? Доложи.
– Внук Дмитрия Ивановича Галицкого, - осведомил новый дядька.
За разговором поднялись по лестнице в Юрьеву светлицу.
– Постой, постой, - по дороге напряжённо вспоминал княжич рассказы старшего братца Васеньки.
– Дед твой был князем, воспользовался смутой в Орде, выклянчил там ярлык на Галич, давно проданный ещё моему прадеду Ивану?
– Калите. Всё верно, - досказал Борис.
– Татунька выгнал старого хлюзду, воротил купленный удел, - продолжал памятливый княжич.
– Отец твой стал звенигородским боярином.
– Не будем ворошить прошлое, Юрий Дмитрич, - дружески предложил потомок галицких князей.
– Я давеча распорядился принести сюда повечерять. Дозволишь ли разделить с тобой трапезу?
Юрий глядел исподлобья. Отчего ему не везёт? Васильев дядька - герой героем. Одно слово - поединщик. А тут - отпрыск одного из окупных князьков, что остаются в своих бывших владениях, пользуясь кое-какими выгодами, да ещё норовят снова присвоить проданное. Короче, достался оберегатель, на коего полагаться - смех! От кого-то слышано, кем-то сказано ни к тому ни к сему: у Бориса есть младший брат Фёдор, растёт в доме отца, в Звенигороде. Должно быть, Юрию однолеток.
– Не хочу с тобою трапезовать, - объявил уж не младший, а второй по старшинству великокняжеский сын.
– Удались. Да скажи, чтоб еду сюда не носили. Я буду спать.
Борис
– Как изволишь, господин князь. Коль понадоблюсь, моя комната рядом с мыленкой.
Открыл дверь спиной и прикрыл с поклоном.
Юрий сам разобрал постель. Плохо без Домникеи! Сам разделся, никем на сон грядущий не приголубленный. Загасил на поставце свечку. Душная тьма, как густая сажа, облепила его. Стало страшно. Пожалел даже, что спровадил новоиспечённого дядьку. Хотел встать, пошарить огниво. Да это ещё страшнее! Обмер, заслышав, как с тихим скрипом отворяется дверь. Вспыхнул свет в тонкой нежной руке, озарил окатный лик Домникеи. Юрий резво вскочил, охватил руками лебединую шею, утонул ликом в тёплой, мягкой груди.
– Не оставляй меня, мамка!
Ласковые горячие губы поочерёдно прижались к каждой его щеке.
– Да разве я в силах оставить тебя, мой любимый? Отняли от груди, как дитя родное! Никого ведь у меня нет, кроме моего света единственного. Мне ли отдаляться? Ни за что! Пока сам не скажешь: уйди!
– Даже когда вырасту, не скажу, - пообещал Юрий искренне.
Домникея, крадучись, отошла лишь тогда, когда в сладком сне он, не чуя, выпустил её руку.
3
По отъезде великого князя из Москвы, всё пошло наопакиш, как выразился Борис Галицкий, то есть шиворот-навыворот. Оставленный начальствовать Фёдор Андреевич Кошка собрал в Передней бояр, но, как видно, потерял у них первый голос. Соборованием стал заправлять Фёдор Андреевич Свибл. Это происходило на глазах Юрия, которого новоиспечённый дядька привёл с собой. Мало того, что думцы к приходу Бориса Галицкого отнеслись как к должному, появление его пестунчика тоже не вызвало нареканий. Брат Свибла Михайло Андреевич Челядня позволил себе погладить второго по старшинству великокняжеского сына по голове и сказать: «Приучайся, княже, с боярами думу думати».
От споров в палате пошёл, что называется, дым коромыслом. Фёдор Андреевич Кошка призвал готовиться к долгой осаде: выжечь посад, удалить из крепости лишних, дабы голод не так скоро допёк сидельцев. Надежда была на толстые стены и военное новшество: огнестрельные орудия - пушки и тюфяки.
Свибл сказал встречно, что основные пороки даже каменные стены пробьют, пусть не скоро, но продырявят. Что ж до пушек и тюфяков, так эти бочонки, склёпанные из кованых железных полос и скреплённые железными же обручами, зачастую, не выстрелив, разрываются: не выдерживают давления газов от загорающегося в них зелья.
Бояре стали склоняться в сторону Свибла. «Оставим упрямство, - призывал Челядня.
– Да не погибнем от злобы!» И, кажется, большинство соглашалось, ибо времени на споры не много было отпущено: вчера ночной вестоноша объявил, перед новым ордынским царём пал Серпухов.
Юрий нетерпеливо ущипнул руку своего дядьки:
– Выведи, не могу тут. Ушам тошно.
Борис Галицкий прижал ладонью его плечо:
– Тотчас, тотчас. Потерпи чуть-чуть. Вот скажут решение...
Решение было вынесено не спорящими, а неожиданно явившимся дьяком Внуком.