Племянник дяде не отец. Юрий Звенигородский
Шрифт:
– Вы тут сидите, затворясь, - пробасил с порога старик, - а сполоха по-над Москвой не слышите? Словно встарь, или как ещё ныне в Новгороде Великом, вечевой колокол у нас звонит. Все спешат на сход. Сами решают свою судьбу. Про бояр позабыли!
На том дума и кончилась. Дядька Борис хотел отправить княжича на материну половину, но тот заупрямился, хотя мог бы встретить Домникею. Она теперь - при младшем братце Андрее. Однако Юрий неожиданно для себя решил:
– Пойду к Василию. Ты, дядька, коли что сведаешь, загляни к нему.
Василия в спальне не оказалось. Брат нашёл его на огороде по сказу дворского
– Лежачего не бьют. Мазку, То есть на ком кровь, тоже не бьют.
– А лежачий в драку не ходит!
– бойко дополнил ловкий воспитанник.
Юрий подал голос:
– Будущему государю биться на кулачках негоже.
Василий оборотился, Осей вскочил.
– Нынче такое время, - промолвил дядька, - у кого кулаки бойчее, тот и государь.
– Плохое время, - согласился Василий.
– Бояре поменяли честь и стыд на страх перед сильнейшим. К чему такие, как скверный Свибл? Что они решат?
– совсем осерчал престолонаследник.
– Нынче вече властвует над Москвой, - раздался голос позади Юрия: это Борис Галицкий воротился и продолжил: - Народ распался надвое. Смелые хотят умереть в осаде, робкие - спастись бегством. Первые залезли на стены и башни, мечут камнями в тех, кто уходит из города. В воротах стоят копейщики, мечники, отбирают у беглецов имущество. В домах начались грабежи. Там и сям возникает слух о насилиях и убийствах. Одно слово - беспорядок!
Осей мрачно почесал за ухом:
– Пойду, окольчужусь, вооружусь. Да ещё надобно поглядеть: надёжна ли дворцовая стража.
Опасения дядьки тут же стал подкреплять грозный бунтарский шум за дубовым тыном. Неразборчивые выкрики, лязг оружия разбавлялись бабьими взвизгами и плачем. Вот первый камень стукнул... Заплот - не крепостная стена!
Юрий живо прильнул к Василию:
– Братец, братец, не подняться ли нам к матуньке?
Как бы в ответ ему растворилось оконце в верхнем прясле терема [10] . Выглянула Домникея, позвала:
10
Прясло - в данном случае ярус, этаж (двупрясельный терем).
– Осей! Веди княжичей к матушке великой княгине!
При переходе в женскую половину их встретила постельница Степанида:
– Государыня с митрополитом в Крестовой. Подите к ней.
Осей остался в передней, полной дворцовой челяди. Борис Галицкий с княжичами вошёл.
Евдокия Дмитриевна стояла у иконы Божьей Матери «Троеручица». Тоже держала младенца на руках: новорождённого Андрея. Перед ней высился в белом клобуке Киприан. Чуть поодаль перебирал лествицу [11] духовник великокняжеской семьи, Симоновский игумен Феодор. С великой княгиней были золовка Анна Ивановна, жена Боброка-Волынского, и Елена Ольгердовна, княгиня
11
Лествица, лестовка– употреблявшиеся на Руси кожаные чётки.
– Дочь моя!
– увещевал митрополит.
– Свирепый Тохтамыш со дня на день окружит Москву. Серпухов вырезан и сожжён. Такая же участь ожидает Звенигород, Можайск, Дмитров. Вражеские отряды рассыпались по всему великому княжеству. Его обескровила дорогая победа, одержанная два года назад. Сегодня Русь не в силах сопротивляться Орде. Это поняли Михаил Тверской, Олег Рязанский и твой отец, Дмитрий Суздальский и Нижегородский. Тебе тоже надо понять: хочешь спасти семью, уезжай. Я решил уехать. Мои люди договорились с мятежниками, что шумят на вече: нас выпустят, не обидят и не ограбят. Решайся!
Великая княгиня нахмурилась:
– Покинуть Москву?
– Огляделась, как бы ища возражения владыке, себе поддержке. Не слыша ни того ни другого, спросила: - Где Фёдор Кошка?
– Гм!
– затруднилась с ответом Елена Ольгердовна.
Тётка Анна вздохнула.
Борис Галицкий, стоявший у порога, сказал:
– Боярин Кошка только что отъехал из города.
Евдокия Дмитриевна ещё более помрачнела:
– Где Даниил Феофанович?
– Его уже нет на Москве, - отвечал Борис.
Великая княгиня, помолчав, как бы с последней надеждой спросила:
– Где Владимир Данилович Красный-Снабдя?
Об этом участнике Донского побоища, потомке муромских князей, было сказано, как и о предыдущих:
– Отбыл.
Государыня подозвала старших княжичей и попросила владыку:
– Благослови, богомолец наш, меня и детей. Мы едем.
Пока дядьки вели подопечных в их покои для скорых сборов, Осей ворчал:
– Жаль, не дал ты мне, княже, испытать плеч со смутьяном Свиблом. Из-за таких бояр ныне безначалие на Москве, смута и враг знает что!
Василий возразил так:
– Я против поединков. А про Свибла запомню.
Галицкий шепнул Юрию:
– Я на миг отлучусь, мой маленький господин. Не взыщи. Брат Фёдор остался в Звенигороде у одра умирающего родителя. Надо послать верного человека, чтобы их вывез.
Один взошёл Юрий в свой неухоженный без Домникеи покой. Что взять с собой, что оставить? Сложил крашеные бабки в холстяной мешок, к ним же присовокупил кубики, любимые с малых лет. Пришла матунькина постельница Степанида, всплеснула полными руками:
– Воистину не зря Домникеюшка мне велела: «Поди к моему питомцу. Собери в дорогу. На дядьку, что из галицких княжат, надежда, словно на ветер: паруса подняли, а он сгинул..
Далее время помчалось с головокружительной быстротой. В проворных женских руках княжич потерял волю, но приобрёл всё, что надо для большого пути. Нетяжкая кожаная сума была полна самым необходимым. Одежда тёплая. Август хотя ещё и не кончился, да холода уже начались. Старший брат Васенька, пока шли к карете, ёжился, легко снаряженный своим дядькой. Евдокия Дмитриевна покачала головой, махнула рукой: поздно что-то переиначивать. Кони нетерпеливо переступали, возница верхом на кореннике держал кнут наготове. Митрополичий поезд ждал на Соборной площади.