Пленница
Шрифт:
Меня охватило чувство одиночества и безысходности. Наверное, он почувствовал то же самое.
— Присядь, Розетта, — произнес он. — Я тебя совсем загонял.
Я только рассмеялась.
— В первую очередь ты загонял самого себя. Если бы не ты, мы бы вообще не выжили.
— Иногда мне кажется, нам никогда не выбраться с этого острова.
— Мы пробыли здесь всего несколько дней. Когда-нибудь мы его все равно покинем. Кто бы мог подумать, что нам вообще посчастливится найти сушу? Мимо обязательно пройдет какой-нибудь корабль… вот увидишь.
— В таком случае… — начал он, но вдруг замолчал и нахмурился.
Я молчала, ожидая, продолжения.
Однако он не стал
— Я не думаю, что здесь ходят корабли.
— С чего ты взял. Надо просто подождать.
— Давай посмотрим фактам в лицо. Вода скоро закончится.
— Пойдет дождь, и мы пополним наши запасы.
— Нам необходимо найти пищу. Галеты тоже заканчиваются.
— Почему ты все это говоришь? Это совсем на тебя не похоже.
— С чего ты взяла? Ты же совсем меня не знаешь.
— Я знаю тебя настолько, насколько ты знаешь меня. В такой обстановке люди узнают друг друга очень быстро. Отбрасываются все условности и исчезают перерывы в общении. Мы все время вместе… Днем и ночью. Мы вместе прошли через невероятные испытания. Все это позволяет узнать другого человека очень хорошо.
— Расскажи мне о себе, — попросил он.
— А что ты хочешь знать? Возможно, ты видел на корабле моих родителей. Я все время о них думаю. Что с ними случилось? Удалось ли им попасть в одну из шлюпок? Они такие рассеянные. Совершенно не от мира сего. Я даже думаю, что они плохо понимали, что происходит. Они живут прошлым. В детстве они вспоминали обо мне, только когда я случайно попадалась им на глаза. Я интересовала бы их намного больше, если бы была каменной табличкой, покрытой иероглифами. Во всяком случае, в честь одной такой таблички меня и назвали. Ты когда-нибудь слыхал о камне из Розетты?
Он улыбался, слушая меня, и я принялась рассказывать ему о своем счастливом детстве, проведенном под лестницей, о служанках, которые были моими подружками, о собраниях за кухонным столом, дружных обедах и ужинах, о миссис Харлоу, нянюшке Поллок и выступлениях мистера Долланда.
— Как я понял, в моей жалости ты не нуждаешься.
— Ни в коем случае. Я часто спрашиваю себя, что сейчас делают мистер Долланд и все остальные. Они не могли не услышать о кораблекрушении. О Господи, это приведет их в отчаяние. А что будет с домом? А с ними? Я так надеюсь, что мои родители спаслись. Если нет, я не знаю, что с ними всеми станет.
— Возможно, ты об этом так никогда и не узнаешь.
— Ну вот, опять ты за свое. Но теперь твоя очередь. Рассказывай.
Некоторое время он молчал, а потом произнес:
— Розетта, прости меня.
— Ничего страшного, если не хочешь, не рассказывай.
— Нет, хочу. Я очень хочу все тебе рассказать. Я считаю, что ты должна об этом знать. Розетта… меня зовут вовсе не Джон Плайер.
— Правда? Я так и подозревала.
— Меня зовут Саймон Перривейл.
Я молчала. На меня нахлынули воспоминания. Мы сидим за кухонным столом… Мистер Долланд надевает очки и вслух читает газету…
— Тот самый… — выдавила я.
Он кивнул.
— Я не… — опять начала я.
Он перебил меня.
— Это тебя шокировало. Еще бы. Прости. Возможно, не следовало тебе этого говорить. Но я невиновен. Я хотел, чтобы ты об этом знала. Может, ты мне и не поверишь…
— Я тебе верю, — ответила я, и это была чистая правда.
— Спасибо, Розетта. Теперь ты знаешь, что я нахожусь в бегах. Это, кажется, так называется.
— Так, значит, ты поступил на корабль в качестве…
— Простого матроса, — закончил он за меня. — Мне очень повезло. Я знал, что меня все равно арестуют, и был уверен, что никто не поверит в мою невиновность.
— Может, было лучше остаться и попытаться доказать это сразу?
— Может, и так, а, может, и нет. Он был уже мертв, когда я вошел. Рядом лежал пистолет, и я его поднял. Все указывало на то, что убийство совершил я.
— Надо было так им и сказать.
— Мне бы никто не поверил. Все были против меня. Пресса заранее окрестила меня убийцей… и все остальные тоже. Я чувствовал, что у меня нет ни единого шанса доказать свою невиновность. Я решил попытаться покинуть страну и тайком добрался до Тилбери. Там меня ожидала удача. В таверне я разговорился с одним матросом. Он напился вдрызг, потому что не хотел выходить в море. Его жена должна была вот-вот родить, и он даже представить себе не мог, как оставит ее одну. У него душа рвалась на части от одной мысли об этом. Я воспользовался тем, что он был смертельно пьян. Это было дурно с моей стороны, но я не видел иного выхода. Я должен был покинуть Англию и знал, что другой такой случай мне не представится. Мне пришло в голову, что я мог бы занять его место… Именно это я и сделал. Его звали Джон Плайер, и он был матросом на «Звезде Атлантики». Корабль выходил в море в тот же день… Он шел в Южную Африку. Я подумал, что если доберусь туда, то начну новую жизнь, и, может быть, когда-нибудь все выяснится и тогда смогу вернуться домой. Розетта, я был в отчаянии. И этот безумный план сработал. Я все время боялся, что все откроется… но этого не произошло. А потом корабль затонул…
— Я сразу обратила на тебя внимание. Ты очень отличался от остальных матросов.
— Во время наших утренних встреч, я полагаю.
— Да.
— Неужели это было столь очевидно?
— Немного.
— Я опасался Лоримера.
— Ах да, я понимаю. Он говорил мне что-то насчет того, что его дом расположен неподалеку от усадьбы Перривейлов.
— Да. Более того, он как-то заезжал к нам. Мне тогда было лет семнадцать. Когда он приехал, я был в конюшне. Эта встреча была очень краткой, а с годами люди меняются. Он ни за что меня не узнал бы, но мне все равно было страшно.
— А теперь? — спросила я. — Что же теперь?
— Похоже на то, что моя история подходит к концу.
— Но что произошло в тот день? Или тебе тяжело об этом говорить?
— Мне кажется, тебе я могу рассказать абсолютно все. Мне хочется поделиться этим, тем более что мы с тобой… Мы ведь стали друзьями, близкими друзьями. Мы доверяем друг другу, но даже если бы я опасался предательства с твоей стороны, здесь у тебя немного возможностей для этого, верно? Кого мне тут опасаться?
— Я нигде не стала бы тебя предавать. Ты же сказал мне, что невиновен.
— Я всегда чувствовал себя чужим у Перривейлов. Ребенку очень трудно жить с таким ощущением, уж поверь мне. Я смутно помню свою прежнюю жизнь, которую для себя называл «до того как». Тогда мне было хорошо и спокойно. Мне было пять лет, когда моя жизнь изменилась на «после того как». В моей жизни была женщина, которую я называл Ангел. Она была пухленькой, уютной и пахла лавандой. Она всегда находилась рядом. И была другая женщина. Тетя Ада. Она не жила с нами, но часто приезжала к нам в гости. В такие дни я прятался под стол, накрытый красной скатертью, бархатистой и нежной на ощупь. Я и сейчас помню, как гладил эту скатерть. От нее слегка пахло нафталином, а откуда-то сверху доносился резкий и властный голос: «Как ты могла, Элис?» Так звали моего уютного, благоухающего лавандой Ангела.