Пленники вечности
Шрифт:
— Послал я наперехват этих… из Легиона. Тьфу ты, пропасть! Вои отличные, умелые и хоробрые, только к чему этим словом латинским, поганым, именуются? Тоже, поди, опричные?
— Мои люди, — согласился Басманов. — Вернее — люди Карстена Роде. Я за ними приглядываю, пока они на суше. К слову сказать, заберу скоро от тебя.
— Жаль, малая дружина, но толковая. Так вот, прижали они фелькензамовых людишек в болотах, да расколошматили. Взяли полонян. Четверых. Все, как один, из-за ляхского кордона.
— Вишневецкого
— Не знаю я, какого там Вишневецкого. Ляхи, и весь сказ. Самые обычные ляхи. Только брони на них новенькие, получше ливонских, пищали хранцузские.
— Где держишь их? Надо мне с ними перемолвиться, — поднялся Басманов.
— Как где? Да нигде!
Басманов так и сел. Серебряный простодушно развел руками:
— А что их расспрашивать? Простые вои, не паны, не атаманы. Я их отпустил после битвы с основной ратью Ливонской.
— Что — всех отпустил?
— Нет. Один много гонору имел, русского царя лаял. Пришлось ему голову снести саблей.
Басманов с хрустом сцепил пальцы.
— Вижу, не то я сотворил, — печально заметил Серебряный. — Но я ж не ногаец — людей в яме держать. Да и кормить их надо.
— Что хоть успели сказать твои ляхи?
— Что нанялись в ландскнехтский отряд совсем недавно. Нанял немчин знатный… Убей меня Бог, не помню. Какой-то «фон», в общем, нанял. Обещал в поле на сечу не выводить, велел засады чинить, громить обозы, мешать полкам двигаться.
Басманов проворчал:
— Ландскнехтский отряд… Ландскнехты со своей сбруей приходят, а этих особо снарядили. Деньги немалые нужны на брони да пищали. У ливонцев денег нет, Кестлер последнее золото в поход на Ринген истратил, я наверняка знаю.
— Кто же нанял их?
— Думаю — как раз ляхи.
— А почему немца они поминали? Врали? Не похоже. Мои казачки их шибко прижали, у этих не забалуешь.
— Может, и не врали. При польско-литовском дворе полно немцев шастает, шведов, датчан да людей франкской земли. Есть даже генуэзцы.
— А это кто такие?
Басманов улыбнулся.
— Это далеко от нас. Пока не наладила Русь навигацию в холодных морях — так и будут иные края далекой сказкой.
— А что — там яблоки слаще? Кисельные берега?
— Товары всякие есть, а главное — спрос и интерес к нашим товарам.
Серебряный заскучал. Ему, воеводе, дела торговые казались темными и малопривлекательными. По его разумению этой материей должны интересоваться люди низкого и даже подлого звания.
— Если так печалит тебя уход этих ляхов — прямо сейчас скажу слово засечникам. Эти деньков через пять притащат сюда на аркане сколько угодно ляхов.
Басманов вновь сделался серьезен.
— Никита Романович, озоровать на границе нет нужды. Кто знает, может, поляки только и
Серебряный пожал плечами.
— Оставь тогда у меня какого-нибудь своего человечка. Как будут попадаться выходцы с юга — я их буду отдавать ему.
— И оставлю, вот только прикину — кого, — пообещал Басманов. — Мне скоро трогаться из твоего лагеря. Не серчай — куда путь-дорога лежит, не скажу. Оставлю человека для допросов, да заберу у тебя судовую рать Карстена Роде.
— Может, позвать их атамана?
— Пусть отдыхают, завтра свидимся.
— Так каков твой совет будет? Воевать Ревель, или опять на месте топтаться?
— В любом случае — дождись подхода Шереметьева.
Помявшись, Басманов с неохотой добавил:
— Я и Очин-Плещеев считаем, что поляки готовятся помешать нам выйти к морю. Так что сам в ссору не лезь, но жди беды с юга, не сегодня — так завтра.
— А государь знает?
— Знать-то знает, только слушает других советчиков. А те другие говорят — не зли поляков, оставь немцев в покое, иди на юг.
— И кого слушает государь?
Басманов многозначительно помолчал.
— Выходит, создать-то создали опричнину, да не на одну нее государь опирается.
— Выходит, мало мы делаем, чтобы заслужить полное доверие государя.
Князь загрустил. Перед ним сидел верный царю и отечеству человек, недавно разгромивший опасного врага. Казалось бы, именно с ним и надо бы поговорить о странном поведении Курбского, о попахивающих прямой изменой планах адашевской клики, о грамотах от новгородских купцов, найденных во взятой Нарве…
Только ни к чему все это ратному человеку, Серебряному Никите Романовичу. Не мастак он в подковерной борьбе, поди, и в думе-то никогда не был… Да и своих забот у воеводы хватало. Польские хоругви на юге, неприступный доселе Ревель на севере, десятки верст до русской земли от воинского лагеря, непонятный статус самого Серебряного.
И, словно прочитав мысли князя, Никита Романович с облегчением заметил:
— Одно ладно — хитрыми делами не мне заниматься, о том голова не болит.
Глава 16. Тирзенская закуска
Городок, в непосредственной близи от которого русская армия одержала одну из самых своих значительных побед в Ливонской Войне, показался Басманову жалкой деревенькой. Странной, впрочем, с обилием цельнокаменных домов, неплохо укрепленной, и все же деревней.
— Снаружи лоск наведен, — проговорил опричник, вертя головой, — а внутри гниль одна. Чего они помои прямо на улицы льют? Отчего сточные канавы от улиц не отвели?
— У латинян завсегда так, — откликнулся Ярослав. — Поверху позолота, внутри прах.