Пленники вечности

Морозов Дмитрий Витальевич

— Наша, наша это уже земля, — усмехнулся князь. — Или Кестлер своими демаршами и на тебя тоску нагнал?

— Спужать не спужал, — пришел ответ, — но на думки невеселые навел.

— И о чем думки-то?

Ярослав нахмурился.

— Раньше, когда кругом от наших полков черным-черно было, германец не озоровал, сидел тихо по своим деревенькам да городам, словно битая собака. А сейчас, слухи ходят, осмелел зело.

— Это ты про засаду на ертаул наш? Да то смех один, а не засада. Прилетели две-три стрелы из кустов, коней посекло, и все

дела. На наших югах, где-нибудь на ногайском тракте, об этом на второй день и говорить бы перестали.

— Так то на ногайском тракте, — покачал головой засечник. — Степняк — он по-другому не умеет. Ни пяди без боя землицы не сдает. А тут народ смирнехонек, к порядку приучен. Но как зашевелился Кестлер, так народец вдруг к топору потянулся.

— Видно, кто-то воду мутит, подбивает их на озорство и разбой, — отмахнулся Басманов беспечно. — Руки не доходят разбираться, кто здесь омут будоражит. Но, сдается мне, как только полки через Наро-ву пойдут, притихнут здешние людишки. Верно ты говоришь — совсем они не ногайцы, да и не татары. Забитые, смирные, гладкие да сытые.

— И все же надо было стрельцов взять конных, — не унимался Ярослав.

Басманов посмотрел на него с ехидцей.

— Уж не стареешь ли ты, верный мой человек? Сервов с вилами да самострелами испугался?

— Не за себя робею, — буркнул обиженный засечник.

— А ты за меня не бойся. — Басманов вытащил из-за пазухи крест и поцеловал его. — Небось, нескоро еще смертушка моя.

— На Бога надейся, сам не плошай.

Князь удивленно воззрился на Ярослава.

— Как ты сказал?

Тот повторил.

— Сам, что ли, измыслил?

— Не-а, это людишки Карстена Роде, чудные его морские разбойники, что Черным Легионом себя кличут. От них набрался. Говорят, в их краях присказка такая.

— В их краях…

Басманов ссутулился в седле, размышляя.

Давно уже он выбросил из головы попытки понять, откуда свалились к нему «морские разбойники». Первое время он чего только ни передумал. Зализу, опричника из Северной пустоши, что привел их на войну конными и оружными, всего запытал. Но Семен Прокофьевич, обычно отвечающий на расспросы дельно и кратко, нес какую-то тягомотину. Да такую, что случись нечто подобное иному вотчинному боярину нести, не миновать бы ему застенков и допроса с пристрастием.

С одной стороны выходило, что они — жители Северной пустоши. В землях, вверенных заботам Зализы, имеют хозяйство, во всех делах Семена Прокофьевича, ратных его трудах и прочем, участие принимают. Даже батюшка при них имеется.

С другой же…

Басманов потому и был высоко вознесен царем, что никогда не верил слухам, да и вести от верных людей проверял да перепроверял многократно.

Сообразно этой своей особенности поступил он и в этот раз. Заслал на стоянку зализиных темных людишек верного человечка.

Человечек тот скоро принес вести странные. Выходило, что те, кто под Зализой ходят, это одно дело, а другие, именующие себя Легионом, совсем даже

подозрительные. То ли христиане, то ли басурмане, в иных делах выказывают сноровку небывалую, а самых простых вещей не ведают, словно родились в волшебной стране Индии, куда ходил в походы легендарный Вольга в поисках Индрика-Зверя.

По-хорошему, надлежало Басманову учинить разбор — кто такие, откуда и на кого умышляют. Но кроме подозрительности и дотошности водилась за князем и другая черта. Тех, кто под его рукой ходил, он проверял тщательно, безоглядно не доверяя даже собственной тени. Но уж если не один верный человек говорит доброе о ком-то, а сразу несколько…

Семен Прокофьевич Зализа горой стоял за темных людишек, невесть откуда взявшихся. Карстен Роде, от самого государя получивший грамоту на балтийскую навигацию, души не чаял в Легионе. А уж он давно доказал свою безоглядную верность Москве и престолу.

Тем не менее, Басманов не возражал, когда маленький отряд был «списан на берег». Князь понимал: морская война для России дело новое, неизведанное. Кто его знает, как они там себя показывают? По меркам морского волка Роде — может и неплохо, но…

«Вывести в чисто поле, — решил опричный воевода. — Там все яснее ясного будет. Коли готовы за Русь кровь свою и чужую проливать, то и весь сказ. Нечего допытываться, откуда взялись. Ведь позволяем же мы станичникам да беглым, казакам да иным варнакам через Волгу ходить на татарву сибирскую. Закрываем глаза на их прошлое. Так и тут поступим. А коли маху дадут, тут и глянем на них пристально, со всем тщанием…»

И в пучине московских заговоров Басманов не забывал о Легионе. Балтийская навигация — дело особой важности, говорил Иоанн Васильевич. А раз так, то и проблема сей малой дружины, к флоту касательство имеющей, — особенная.

Просил Басманов Репнина, при отряде которого состоял Легион, поглядывать да, если что, чиркать письмена соответствующие в первопрестольную.

Репнин, даром что терпеть не мог доносы да наветы, письмена прислал. Как прочел князь послание, от сердца его отлегло. Впечатление у воеводы Репнина от отряда «морских разбойников» сложилось вполне положительное. Правда, и он подметил особенную странность и несуразность их поведения, разговоров, манеры одеваться. В письме допытывался, откуда таких странных воев нашел светлый князь, и нет ли в этом таинственном месте еще таких же.

А потом Репнин пал…

Басманов в седле выпрямился, скрежетнул зубами и врезал пятками по лошадиным бокам. Удивленный Ярослав, выйдя из сонной дремы, рванул следом. Ничего не сказал, привыкший к резкой смене княжеских настроений.

— Продали Репнина, и Русина продали, как и остальных в крепостях Ливонских, — шептал Басманов. — Говорил я государю — нельзя, начав войну, дергаться взад-вперед. Не други, а недруги токмо такое усоветуют. А Кестлер тут как тут, словно волчара, учуявший, что собак от отары оторвали и за плетнем деревенским закрыли…