Пленники
Шрифт:
Мучения Ваана не прекращались. Но даже будучи в полубредовом состоянии, он все же продолжал разговор с братом.
Полтора года они не виделись. Ваан служил в Новочеркасске. В одном из последних писем он сообщал, что произведен в младшие лейтенанты, и ему обещают недолгий отпуск. Ваан собирался навестить родных. «Вот было бы хорошо, — писал он, — если б и ты, Гарник, приехал. Кутнули бы мы с тобой!..»
Но Гарник не мог приехать: ему оставалось всего три месяца до окончания службы. Он лишь обещал непременно заглянуть
И вот где привела судьба им встретиться… Гарник не помнил, когда он плакал до этого. Но здесь он не мог удержать своих слез. Оказавшись в плену, он не раз думал о родителях. Тяжело им будет узнать об этом! Но слава богу, он не один у них — вернется с войны Ваан, облегчит горе матери и отца… Мог ли Гарник предполагать, что встретит брата здесь и в столь ужасном положении?.. Больше тысячи человек было в этом хлеву. И никто из них не мог помочь его брату. Усталые, измученные, бесправные люди — в самом деле, чем они могли помочь? А состояние Ваана между тем все ухудшалось. Лихорадочно сжимая руку Гарника, он еще успел сказать:
— Брат, брат-джан… видно я умру здесь… Матери и отцу ничего не говори. Ах, Шушик, дорогая сестричка!.. Твой брат… твой брат…
Было трудно понять, в сознании он или бредит.
Отчаявшийся Гарник сказал Онику:
— Я постучу в дверь — может, откроют. Попрошу глоток воды.
Пожилой солдат, сидевший неподалеку, мрачно предостерег:
— Не вздумай сделать такую глупость, парень! — Они твоего брата и тебя с ним заживо отправят на тот свет. Сам понимаешь, — мы не в госпитале. Они заперли нас здесь на ночь, чтоб передохнуть самим. Тут нет доктора… А ежели часовой откроет дверь, то, узнав в чем дело, вытащит твоего брата и… в общем, ты его больше не увидишь. Впрочем, поступай, как хочешь, я свое сказал.
И другие пленные отговаривали:
— Разве не видел, что они делают с отставшими? — сказал солдат с коричневой от засохшей крови повязкой на лбу.
В хлеву уже было темно. Люди укладывались спать, кто как мог.
Оник и Великанов перебрались к Гарнику.
Ваан сдавленно-тяжело дышал, он уже не бредил. Гарник ощупал покрытый холодной испариной лоб брата.
— Ну как, Ваан? — спросил он. — Полегче?
Ваан не отвечал. Опытные люди догадались бы, что больной доживает свои последние часы. Но Гарник не подозревал этого. Он решил, что боли, видимо, утихли и, успокоившись, задремал сам. Но когда Ваан вздрагивал, он сразу просыпался, наклонялся над братом и тревожно спрашивал:
— Спишь, Ваан?.. Болит живот?..
— Не трожь его! Пусть парень отдохнет! — останавливал Гарника Великанов.
В хлеву уже была полная темень, когда к ним подполз кто-то из пленных.
— Спит? — шепотом спросил он по-армянски.
Оник узнал его по голосу, — это был комиссар. Он снова взял руку Ваана, прощупал пульс и вздохнул:
— Да, заснул… Передохни-ка малость, — сказал он Гарнику. —
— Я не могу думать о себе! — глухо ответил тот, подавляя слезы.
— Зря! Подумай и о себе…
Ваан умирал, пульс едва прощупывался. Но комиссар не хотел говорить об этом.
Не спавший Оник чутьем понял это: у комиссара было доброе сердце.
Вспомнив историю с Бакенбардом, он заговорил шепотом с Варданяном:
— Дорогой брат, тот парень неправильно сделал. Бешеную собаку уничтожают на месте. — Обеими руками крепко стиснул локоть комиссара. — Сейчас темно, никто не увидит. Только бы кто-нибудь подсобил, чтобы не трепыхался, как курица. Я бы его…
Варданян понял все с полуслова.
— Ни в коем случае! — также шепотом, но твердо сказал он. — Размику придется отвечать. Ведь многие видели драку.
— Это верно, — поразмыслив немного, согласился Оник. — Многие видели… Этот пес и ко мне подходил, кое-что выболтал о себе. Там, там надо было покончить с ним!..
Они притихли. Варданян снова проверил пульс больного. Сердце уже не билось.
— Он больше не проснется… — сказал Варданян.
— Ваан! — выкрикнул Гарник, — он начал трясти брата.
— Тише, парень, тише!
Жалобный вопль разнесся по всему хлеву. Многие из пленных вскочили.
— Кто там сошел с ума?
— Убили?..
— Кого убили?
Тревожные голоса заглушила короткая автоматная очередь. Часовой стрелял сквозь дверь. Пули, просвистев над головами людей, врезались в стену.
В хлеву поднялась глухая суматоха. Те, кто сидел, прилегли к земле.
Кругом раздавались шепотки:
— Кто это орал? Из-за него стреляли.
— Они нас всех тут перебьют…
Во мраке трудно было разобрать, что происходит в хлеву. Нащупав рукой колено Гарника, Оник прошептал:
— Молчи! Ни звука!..
Гарник молчал.
— Ты слышишь? — спросил Оник.
Никакого ответа.
— Уж не попала ли в него пуля?
Моментально обшарили Гарника. Раны не оказалось.
— Парень в обмороке, — догадался Варданян.
Он расстегнул ему ворот.
Вскоре Гарник пришел в себя. Варданян обнял его за плечи. Гарник зарыдал снова.
— Тише! — предостерег Великанов. — Опять стрелять начнут.
— Ничего, пусть поплачет, — заговорил Оник. — Плачь, пусть сердце остынет. Только несчастен не ты один… Смерть всех нас тут стережет, не надо ей покоряться.
Никогда еще не приходилось Онику утешать человека, сраженного потерей близкого человека. Теперь он пытался облегчить, как мог, горе друга. Слушая его увещевания, Гарник на время затихал, потом плечи опять начинали вздрагивать от беззвучных рыданий. Друзья ему предлагали лечь, отдохнуть. Рядом с трупом брата! Вот он может нащупать его одежду, лицо, руки… Все это казалось Гарнику каким-то кошмарным сном.