Плетущий небылицы
Шрифт:
– Как так?
– не понимал Тяй происходящего.
– Да видишь ли, - растерянно начал говорить ротан, - я подумал, что тебе будет трудно одному, скучно.
– Что вы говорите?!
– воскликнул нанимала.
– Как можно скучать в окружении таких великолепных созданий, как порхающие цветы, они же бабочки.
– Не про то разговор, - обиделся ротан, - я имею в виду близких друзей. Без них трудно в таком мероприятии, как перегон бабочек. Вот я и подумал…
– И меня про это не спросив… - вздохнул Тяй.
– Ты не рад?
– В общем, конечно, рад, но как твоё хозяйство?
– Ничего, перетопчется, хотя на всякий случай я попросил Дуську
– Интересный поворот, - задумался нанимала, - сова приглядывает за мышами и воробьями.
– А что тут интересного? – пожал плечами ротан и сурово посмотрел на Хтырьтебя.
– Нет, я просто подумал, что ведь совы ловят мышей, и всякое прочее…
– Ловят вне моего дома, а под крышей они очень даже дружны. И мне кажется, она их окружит материнской заботой.
– Я тоже с тобой согласен, - спешно согласился с ним нанимала, - иногда для расшалившихся мышей нужна материнская строгость.
– Что вы всё о мышах да совах, - требуха нежно отодвинулась от панциря и достала из-под фартука вязанные носки.
– Это тебе, Тяюшка. А то, что Пупырь с тобой отправится в перегон, я не знала, поэтому у меня нет ему дорожного подарка, - она виновато развела руками.
– Подожди, дорогая, - сказал Кетмень, - у меня есть славные перчатки, в самый раз для перелётов.
– Ох, Кетмень, - потряс головой ротан, - ты уже требуху называешь «дорогая»?
– А что тут странного?
– буркнул панцирь. – Она теперь моя невеста, мы решили зимой пожениться.
– Вот те раз!
– Тяй почесал за ухом.
– Да, - игриво проговорила требуха, - и тебе, Тяюшка, большое спасибо за это. Открыл мне глаза.
– Вообще, это не я, а Пупырь увидел, что вы неравнодушны друг к другу.
– Неужели?!
– всплеснула руками Ус.
– Но ты же мне об этом сказал.
– Да, но первым был Пупырь, он у нас глазастый.
– Всё отлично, всё прекрасно, - затараторил нанимала, - я всех поздравляю, но, к сожалению, времени осталось в обрез. Пора улетать, сегодня отбывает последний недельный дирижабль, вам, друзья мои новоиспечённые погонщики, места уже забронированы, так что прощайтесь с молодожёнами – и в путь.
На Лысой поляне у старого дуба без вершины (когда-то молния посчитала его рост великоватым) пришвартовался дирижабль. Туда они шли, казалось, целую вечность. Суматохой, прощанием, советами, дружеским похлопыванием по спинам, просьбами, всхлипами был наполнен этот, в общем-то, короткий путь. Тяй надеялся тихо, без шума удалиться к своему месту назначения, но многие окружающие его жители и знакомцы узнали, что он стал погонщиком и отправляется в своё первое путешествие. Они выходили на дорогу, ведущую к поляне, чтобы попрощаться с ним, но, как выяснилось, ещё и с ротаном. Последнее обстоятельство привносило дополнительные охи, с оттенками удивления и восхищения, что также сказалось на скорости их продвижения. Когда до поляны оставалось не больше сотни метров, Хтырьтебя уже нервно заламывал руки, тёр свой и без того покрасневший нос, вскрикивал, постоянно говорил, чтобы народ не толпился на дороге, и, подпрыгивая, махал руками капитану дирижабля грейту Мистралю.
Дирижабль с ярко-оранжевыми буквами на гон- доле, которые с трудом читались – что-то типа «Альматрос», «Альбатрос» или, на худой конец, «Альбинос», – возвышался над поляной и лесом, как последний оплот нерушимости
– Забронировано только два места, остальным нужно ждать следующего рейса.
– Так улетают только двое, - заискивая и хихикая, проговорил нанимала.
– Остальные провожающие, - хмуро подтвердил ротан.
– Тогда хватит рассусоливать, я уже на полминуты задержал отлёт, грузитесь.
Хор пожеланий и прощальных напутствий усилился до легкого рокота проходящего поезда (если его можно назвать легким). Ротан и скрыга выбрались из толпы и поднялись по трапу. За ними шествовал Мистраль, и как только они нырнули в дирижабль, он тут же захлопнул небольшую дверь, покрутил какой-то винт и уже дружелюбно сказал, указывая на пустующий пассажирский салон:
– Выбирайте любое место, наш «Альбинос» приветствует любых пассажиров в своём ненасытном брюхе.
– Так вы же сказали, что осталось только два места!
– удивился ротан.
– Если забронировано два, то значит, имеется в наличии два, тут вам международная магистраль, поэтому строгость, дисциплина и никаких путаниц.
– Странно, - протянул ротан, - а я думал, что ваш летательный аппарат зовут «Альбатрос».
– Ещё чего!
– фыркнул капитан.
– Ну не знаю, гордая птица и тому подобное…
– Не люблю птиц, они гадють на казённую обшивку, а здесь нужен порядок и споры неуместны.
– В самом деле, - быстро согласился Тяй, затем снял котомку и понёс её на вытянутых руках, выбирая удобное место.
Ротан повертел головой и, увидев, что передняя часть салона застеклена и перед ним открывается великолепная картина, сказал, что будет сидеть в первом ряду, чего желает и Тяю. Скрыга молча с ним согласился, развернулся и прошествовал к застеклённой части салона, где они разместились в удобных кожаных креслах. Грейт поднялся на вторую палубу, там размешался капитанский мостик. После несколько необычных звуков – скрипа, шуршания падающих тросов, неразборчивого говора наверху, глухих хлопков – они первоначально почувствовали ровную дрожь салона, затем заработали двигатели, а после услышали лёгкий свист запушенных винтов. Дирижабль медленно стал подниматься. Ротан и скрыга зачарованно смотрели на удаляющуюся землю, на пёструю толпу провожающих, на плывущий лес, изгибы реки, на домики, уменьшающиеся на глазах. Дух захватывало от такого зрелища.
Вскоре они попали в плотную пелену облаков, и Тяй только тогда смог немного расслабиться и перевести дух. Он откинулся на спинку кресла и принялся осматривать салон дирижабля. Он заметил потёртости на лакированных поручнях, кожа кресел в некоторых местах полопалась, но была подшита заботливой рукой, плафоны осветителей были мутными. Несмотря на эти мелочи, вокруг них была идеальная чистота и порядок.
Через несколько минут после взлёта к ним в салон спустился мехлин, он весело посмотрел на пассажиров и представился: