Плохая собака. Как одна невоспитанная собака воспитала своего хозяина
Шрифт:
Как однажды заметила Мэри Берч, «есть псы, которым вообще не приходится напрягаться, чтобы сдать тест».
И есть Хола.
12
Поведение в семье
Несмотря на подчеркнуто простое название, курс «Поведение в семье» очень быстро стал для нас сложным.
— На этой неделе, — преступно скоро объявила инструктор Венди, — мы сосредоточимся на команде «Место». Позвольте собаке обнюхать лакомство, отдайте команду и угостите ее. Затем положите лакомство на коврик, чтобы она могла до него дотянуться. Порцию следует постепенно уменьшать. В конце концов вы добьетесь, что собака будет возвращаться
И это курсы для начинающих?Я с таким же успехом мог бы попытаться обучить Холу искусству оригами.
Мы оказались на курсах «Поведение в семье», потому что они были обязательным условием для более продвинутой подготовительной программы «Хороший гражданин», в конце которой собаку ждал тест.
Моей целью было пригласить Глорию на СХГ в декабре, с триумфом сдать тест, а потом всем вместе отпраздновать лучшее Рождество в нашей жизни. На дворе стоял октябрь. Безнадежно.
Тренировала нас пятидесятилетняя дама с приторным голосом, всклокоченными волосами и в узких джинсах, облегающих довольно стройную фигуру, что нетипично для собаковода. Улыбка, словно приклеенная к ее лицу, меркла лишь в исключительных случаях — например, когда Хола, прельщенная дружелюбным выражением, бросилась к ней с мокрыми поцелуями.
— Прикажите ей сесть, — сказала мне Венди.
— Хола, сидеть, — скомандовал я подчеркнуто мужественным голосом, который в действительности напоминал не то голос Пи-Ви Хермана [9] , не то и вовсе Гринча, похитителя Рождества. — Сидеть!
9
Персонаж американского комика и киноактера Пола Рубенса.
Не могу не отметить: на секунду, прежде чем Хола положила лапы на плечи инструктору и облизала ей нос, в карих собачьих глазах мелькнула смутная тень понимания.
Венди была профессионалом. Поэтому она даже не поморщилась, лишь отвернула голову. Собаки понимают холодное отношение гораздо лучше, чем люди. По крайней мере, Хола моментально шлепнулась на четыре лапы, как будто спустилась с небес на землю. Хотите, чтобы собака оставила вас в покое? Достаточно избегать зрительного контакта, или, проще, отвернуться от нее. Одинокие женщины в барах прекрасно владеют этой техникой.
— Так, — сказала Венди, по-прежнему глядя в сторону. — Попробуйте немного пройтись с ней на длинном поводке. Можете использовать приманки, если хотите. Я видела, что вы жульничали с лакомствами, когда мы учились ходить на коротком поводке. Помните, собака должна идти рядом с вами и не вырываться. Пусть ваш зенненхунд покажет, на что он способен.
— Ладно, Хола, — сказал я. — Пора прогуляться. Идем.
Она стояла как вкопанная.
— Идем, Хола, — повторил я, повышая голос. Двадцать два глаза — человечьих и собачьих: мы занимались не одни — обратились к нам в ожидании. — Идем, давай же!
Хола начала дрожать и скулить, а потом издала звук… нечто среднее между скрипом диванной подушки и возгласом женщины, приближающейся к оргазму (сам слышал). О том, чтобы сдвинуть ее с места, не могло быть и речи: она словно вросла в землю.
— Она вообще знает, что такое прогулка? — спросила Венди. — А вы знаете, что такое приманка?
Не
— Попробуйте медленно заманить ее лакомством в круг, а потом…
Не дав мне дослушать, Хола сорвалась с места, протащила меня по всему залу и застыла у решетчатых ворот, откуда хорошо была видна площадка, на которой собак готовили непосредственно к тесту. На протяжении двух долгих месяцев — целый семестр на курсах «Поведение в семье» при клубе «Порт Честер» — Хола изобретала все новые и новые способы выражать свой интерес к окружающим предметам, людям и собакам. Мне оставалось лишь завистливо смотреть на вышколенных студентов курса СХГ, не реагировавших ни на какие раздражители и смирно сидевших возле своих хозяев, пока те обменивались рукопожатиями. У меня было чувство, будто я смотрю краткую версию передачи «Богатые и знаменитые».
— Эгоизм не в том, что человек живет как хочет, а в том, что он заставляет свою собаку жить по своим правилам, — сказала Венди, которая явно читала Оскара Уайльда. — Ей известно, что такое длинный поводок?
— Ну… Мы…
— Она знает команду «Сидеть»?
А вот это уже запрещенный прием. Спросила бы еще, умею ли я пользоваться электричеством. Если собака не знает команду «Сидеть», это значит, что ее вообще не дрессировали.
— Хола, сидеть, — приказал я.
Она села. А потом перевернулась на спину и замолотила лапами в воздухе, восхваляя собачьего бога за то, что наградил ее сообразительностью.
«Ой, папочка! — казалось, вот-вот произнесет она. — Мне здесь так нравится! Спасибо!»
Меня ничуть не утешало, что кое-кого из собак тоже нельзя было причислить к Нобелевским лауреатам. В частности, с нами тренировался симпатичный молодой боксер по кличке Аттикус, одного взгляда на которого хватило бы, чтобы диагностировать синдром Дауна. Я испытывал к нему то, что собачники называют негодованием (синонимы: смертельная обида, чувство вселенской несправедливости). И дело даже не в том, что он очень скоро начал осваивать новые команды с неподражаемой легкостью, будто подсматривал в учебный план. Смертельную обиду (негодование, чувство вселенской несправедливости) вызывало то, с какой любовью и восхищением он смотрел на свою хозяйку — симпатичную двадцатилетнюю девушку в мешковатом спортивном костюме. Хотя, судя по ее виду, она была не более одаренным собаководом, чем я…
Ну ладно, ладно, по сравнению со мной все — одаренные собаководы. Но в дог-шоу ее бы точно не взяли.
У нас есть только один настоящий враг, и это мы сами.
Удивительно, насколько близко к сердцу я принял эти собачьи курсы. Каждые два дня перед тренировкой я бегал по потолку от волнения, а потом еще два дня сгорал от стыда. Все провалы Холы словно обнажали мои собственные пороки.
Кларк говорил, что Глории просто нужна передышка, но я в это не верил. По иронии судьбы я знал ее телефонный номер, но ни разу им не воспользовался. Я крутился как заведенный. Работал за троих. Выгуливал Холу. Ходил на собрания Анонимных алкоголиков. Перебирал забытые Глорией вещи — томики Эмили Дикинсон, вырезки из «Нью-Йорк пост» и «Дэйли ньюс» с рецензиями на ее выступления, розовые кашемировые шарфы и маленькие дизайнерские зонтики с узором в горошек. В задней комнате по-прежнему стояло ее пианино с толстой стопкой нот Баха и группы «Аэросмит». Она играла композиции «Аэросмита»?