Плохие девочки попадают в Рай
Шрифт:
Если честно, мне пох.
И на его мнение, и на его характеристики.
– Никита, куда ты собралась?
Полное имя Ники – НикитА, ее мама была поклонницей сериала про самую известную девушку-киллера. Ники свое имя ненавидит, а мне кажется, это прикольно.
– А можно я не буду отчитываться перед тобой за каждый свой шаг?
– Можно. Когда ты не с Дианой Астаховой.
Он тоже в летах, как мой папочка, но если мой выглядит как дворовой питбуль – подтянутый, цепкий, отец Ники слегка полноват и напоминает ньюфа-спасателя в отставке. Мое мнение: внешность обманчива. Прислонившись к стене, я складываю руки
– Диана моя подруга, и ты прекрасно это знаешь.
– А ты прекрасно знаешь мое мнение о твоей подруге.
– Папа! – рычит Ники.
Я все еще стою, рассматриваю его. Под конец он не выдерживает и переводит взгляд на меня.
– Если с моей дочерью что-нибудь случится по твоей милости…
– Я уже написала завещание, – отвечаю я и выхожу на крыльцо.
Пусть они дальше там без меня разбираются, а я пока покурю.
Коттеджный поселок в сентябре – красота. У нас тоже есть загородный дом, но эти места мне нравятся больше. Не только тем, что там нет мачехи и сводной кровинушки, но и живописными дорогами, запертыми в багряно-охровых коридорах. Скоро эти коридоры станут лысыми, а потом – белыми. Не говоря уже о горах, которые становится видно, если проехать чуть подальше.
Терпкий аромат сигарет взрезает свежий воздух, как повышенный голос Ники, доносящийся из дома. Иногда мне кажется, что я могла бы жить вот так, в таком вот месте, с каким-нибудь нормальным мужиком, но дым развеивается, и я понимаю, что нет. Не могла бы. А глюки ловить еще рано.
– Поехали! – зло рычит Ники, вылетая из дома и хлопая дверью.
Судя по всему, разговор с отцом не удался.
Мы приезжаем в клуб аккурат к открытию, и Ники на выходе выдают гостевой браслет. Это для новичков, впервые переступивших порог. Телефоны мы сдаем сразу, таковы единые правила для всех, сам Роб их устанавливал. Мы проходим в основной зал, и тут на Ники нападает ступор. Это нормально, здесь либо ступор, либо истерический ржач, и я рада, что у нее первое.
– Охренеть, – выдает она.
Для той, кто ни разу не видел Андреевский крест вживую, не слышал свист плети, рассекающей кожу, не видел сидящих у ног мужчин женщин в ошейниках, а у ног женщин – мужиков с зажимами на сосках и законсервированными в пояс верности членами, она отлично держится. Мы живем в таком веке, когда всем нам доступно все и сразу, но одно дело – фото, видео и влажные фантазии, совсем другое – реальность.
Клуб Роба – тоже элитный, сюда просто так не попасть. Здесь все очень на богатом, контингент соответствующий, так что за нее я не беспокоюсь. В отличие от отца.
– Э-э-э… и что мне тут делать? – спрашивает Ники. – Когда ты… ну… э…
Вообще-то она за словом в карман не лезет, но сейчас, видимо, слова у нее кончились.
– Наслаждайся. Наблюдай. Тебе понравится.
У меня в крови уже бурлит адреналин, и будь я проклята, если мне это не поможет забыть гребаного Шмелёва.
Пока я думаю про Шмелёва, на горизонте нарисовывается Роб. В нем под два метра роста, темноволосый, со стильной бородкой, в черной рубашке, жилете и брюках, в отполированных ботинках, он медленно идет к нам, и на него смотрят все. Все без преувеличения.
– Ты ебнутая, Ди, – снова выдает Ники. Но я вижу, что у нее тоже отвисла челюсть.
Нормальная реакция на того, кто вот-вот подойдет к нам.
–
Я знаю, что я ебнутая, но когда Роб приближается и командует:
– На колени, – весь остальной мир перестает для меня существовать.
И пустота отступает. Заполняясь бурлящим в крови адреналином и его почти что нежным прикосновением, когда на моей шее защелкивается ошейник.
Глава 6
Ди ненормальная, я всегда это знала. Наверное, вот эта вот ненормальность меня в ней и привлекла изначально. Потом мы обе сошлись на ненависти к отцам. Хотя моя, конечно – это десятая доля ее. То, что происходит у нас в семье, не сравнить с тем, что происходит в ее, но я туда не лезу. Так же, как и она не лезет ко мне. Я ее очень люблю и ценю в том числе и за это, потому что спасателей в моей жизни было воз и маленькая тележка. Спасателей, психологов, желающих меня полечить – в прямом и переносном смысле, и только Ди никогда не наседала со своим желанием помочь или расспросами. Она четко знает, когда можно, когда нельзя, ее все считают девочкой без тормозов, но у нее с тормозами как раз все отлично.
По крайней мере, когда дело касается личных границ. И да, в моей жизни определенно было слишком много психологов. В том числе доморощенных.
Доморощенные бы сейчас распинались о том, что происходящее в этом клубе – это компенсация, рассказывали про травмы, так называемые профессионалы переводили бы все стрелки на меня (что ты сама об этом думаешь, Никита? О чем это для тебя?) – а я… я просто смотрю на все это, как на красивое представление.
У нас в городе нет крутых стилизованных вечеринок на грани, не то что в Москве. Или в Питере. По крайней мере, до этого дня я считала именно так, но оказавшись там, куда Ди пыталась затащить меня уже почти год, поняла, как сильно я ошибалась. Когда рождаешься с золотой ложкой во рту (или, как любит говорить Марат, с золотым шилом в жопе), невольно привыкаешь к высокому уровню. Ты его просто видишь. Замечаешь в деталях, так же, как замечаешь и показное, так вот: здесь все было настоящее. На уровне.
И почему-то, когда Ди опустилась на колени перед этим мужчиной, я испытала странное желание свести бедра. Между ног стало горячо, а перед глазами невольно вспыхнула картина, что это я так стою перед ним. Что это меня касаются его пальцы, скользят по шее, грубо сжимают подбородок.
– Добрый вечер, – произнес он, а меня всю перетряхнуло.
Диана так и стояла перед ним, он словно о ней забыл, и у меня от этого в голове творилось просто что-то невероятное. Просто Ди – не из тех, кто такое прощает в принципе. Но сейчас…
– Добрый вечер.
– Диана объяснила вам правила, я надеюсь? – уточнил он.
– Нет. Я забыла, – вот это уже больше похоже на Ди.
Дерзость во взгляде, вызов, она нарывается.
Вот только почему нарывается она, а горячо становится мне? Роб не поддается на провокации.
– Хорошо, в таком случае объясню я, – у него голос, как это говорят на английском husky, с такой глубокой, мужской хрипотцой, обманчиво-спокойный, – вы можете расположиться, где вам удобно, Ники.
Я попросила его называть меня так еще на первичном собеседовании, и он ни разу этим не пренебрег.