Плохо быть мной
Шрифт:
Чернокожий парень смотрел вслед водителю. Я все ждал, когда он уйдет и я куплю свое, но он не уходил. Наоборот, к лотку подошел крепкий усталый негр в рабочей каске и попросил отвесить ему полтора фунта авокадо, и побыстрее пожалуйста. Испанцы ответили, что авокадо нет. Негр спросил, какого фака было открывать лавку, которая торгует овощами и фруктами, если у них нет даже авокадо, и посоветовал открыть обувной ларек или газетный, но ни в коем случае не продуктовый, потому что какая это продуктовая лавка, если она не может продать мазафакинг авокадо. Понятно было, что у негра только
Но все-таки еще спросил испанцев, когда будет авокадо. Испанцы ответили: в следующий завоз. А когда следующий завоз? Минимум через четыре дня. Тут он совсем разозлился.
— И что вы собираетесь делать? Следующие четыре дня говорить каждому, кто спросит авокадо… — Это и дальнейшее снабжалось множеством «мазафакинг», не исключая «мексиканские задницы», которыми закончился монолог. Отдельно он спросил испанцев, почему они смотрят мимо него, пусть поскорее бросают свои нью-йоркские штучки. А то возьму вон тот дорожный знак, сделаю им авокадо из твоей мексиканской задницы и заберу, не расплатившись.
Испанец что-то сказал своему напарнику по-испански; было ясно, что про негра и что матом. Негру же на английском:
— Сэр, мы работаем день и ночь. Работаем-работаем, будто мы на службе у дьявола и никак не заслужим прощения.
Негр тогда на него пристально посмотрел, сдвинул каску на лоб и сказал, что давно хочет уехать из этой мазафакинг страны и города и теперь точно решил, что так и поступит, и пошагал в сторону Лафайет.
Наконец настала моя очередь. Испанец посмотрел на меня, ища сочувствия, и сказал, что это нехорошо. Он качал головой и повторял: не хорошо, никуда не годится.
— Очень много ругаются. Какой все-таки странный город, — он посмотрел по сторонам.
У них в Доминиканской Республике никто не ругается. Все тихие и спокойные, у брата там дом над обрывом и видно море. В Доминиканской Республике очень свежий и чистый воздух и не надо много работать. А в Нью-Йорке люди злые, у этой страны совсем нет культуры и законы очень жестокие, он бы даже сказал, волчьи.
Испанцы спросили, что я хочу купить. Я взял несколько фруктов, не знаю каких — какие у них были, и пошел обратно к бару. Навстречу пробежали два парня.
— Черт! — говорил один на бегу. — Кажется, мерзавец действительно ее порезал.
Похоже, я видел их в баре.
Народ, который раньше был внутри, теперь толкался у выхода. Перед дверью стояла полицейская машина. Бар был пуст, копы приказали очистить помещение. Публика вела себя так, будто вечеринка переместилась на улицу. Походило на тусовку перед клубом — молодежь, болтающая перед тем, как зажечь на дискотеке.
Я врезался в толпу, надеясь найти подружек. Полина схватила меня за рукав. Она разглядывала происходящее недоброжелательно. Обе уже надели плащи. Элегантные.
— Черт! Этот подонок мог ее прикончить! — проговорила Полина.
— Кто? — не понял я.
— Тот сумасшедший, который рассказывал нам про свою челюсть и спрашивал про Лору Пальмер. Он выскочил на середину бара и заорал, что его девушка хочет отсудить у него ребенка и что ему это не пережить. Потом схватил нож со стола, приставил
Вдруг я увидел того парня. Я был уверен, что его давно повязали, но он мотался перед клубом. Пошатываясь и тараща глаза, выкрикивал бессвязные фразы. Воздушный шарик, дергающийся на ветру. Полицейский стоял вплотную к нему и советовал успокоиться. Парень смотрел на копа стеклянными глазами.
— Йе, и это длится без конца! У меня 187[5] на мазафакинг мусора! — пропел он фразу из Снупа и сделал шаг в сторону полицейского.
Тот воспринял это как угрозу и бросился на него. Парень дрался неожиданно умело. Интеллигентного вида — кто бы мог подумать, что он на такое способен. На мой глаз, у него были приемы московской шпаны. Коп наконец повалил его лицом на землю, встал коленом на спину, заломил назад руки и нацепил наручники. После этого вызвал подкрепление — оказывается, он был здесь один.
Парень остался сидеть на асфальте со скованными руками и смотрел на толпу. В его позе была непринужденность, как у попавшего на пикник — если бы не руки за спиной.
— Ну что! — внезапно кивнул он девушке, которой угрожал ножом. — Ярчайшее событие твоей жизни, верно, детка? Будет что рассказать студентикам у себя в колледже.
Услышав это, девушка зарыдала в голос, будто ей сообщили ей какую-то страшную новость.
— У меня 187 на мазафакинг мусора! — снова напел парень, обвел взглядом толпу и встретился со мной глазами. — Клевая песня, правда?
— Обалденная песня, — согласился я. — Снуп вообще клевый.
— Уважаешь Снуп Дога?
— Еще бы!
— Я уважаю любого, кто говорит, что замочит полицейского, — одобрительно кивнул парень. — Сколько уже длится процесс над Снупом? Кого он замочил? Не копа?
— По-моему, нет.
— Жалко. За копа с тебя не спросится на Страшном Суде, — покосился парень на полицейскую машину. — Снуп в полном порядке, — напел он. — На его стороне Джонни Кокран[6]. Снуп так и сказал: «Мне не нужен Христос, чтобы спасти меня, у меня есть Джонни Кокран». Если меня привлекут за то, что я сегодня выкинул, я на меньшее, чем Джонни Кокран, не соглашусь. Слушай, у меня есть телефон этого гения. Если я тебе дам — позвонишь ему, попросишь явиться в полицию, чтобы меня выпустили под залог? Записываешь телефон?
Я улыбнулся.
— Ты что, не будешь записывать? — помрачнел парень.
— Пошли, — потянула меня за руку Полина. — Если не хочешь, чтобы тебя притянули за содействие вооруженному нападению.
В такси Парти сказала, чтобы я обязательно звонил ей, когда буду в России. Она даже написала свой телефон на клочке бумаги, а когда я сказал ей, что смогу там быть, только когда у меня кончится призывной возраст, ответила, что так даже лучше.
— Вот, — протянул я ей пакет с фруктами. — Как обещал.