Плохо быть мной
Шрифт:
— Никогда не пью какую-нибудь муть — чтобы забыться. Пью исключительно для прояснения ума.
Я отпил глоток, вступая в неведомые воды.
— Сколько на улице? — обратился ко мне Дрейк, как к равному.
Это был щекотливый вопрос. Если скажу правду, он пошлет меня куда подальше. Но я вспомнил свою брайтонскую жизнь и решил, что если сошлюсь на нее, то слукавлю лишь частично.
— Три года.
— Хорошо выглядишь. Где базируешься?
Я понял, что заплыл на незнакомую территорию и надо оттуда срочно выбираться.
— Ищу работу, — сказал я.
— Работу? В этом есть какая-то ненависть к себе
— А как они боятся человека! — продолжил он через несколько секунд. — Они обкорнали его, как овцу. Они боятся признать его бешеную необузданность.
— Не уверен, понимаю ли я, о чем ты говоришь, — признался я. — Только все равно — это замечательно.
Дрейк приблизил голову к моему уху.
— Знаешь что? Я открою тебе секрет. Сути у человека нет, — сказал он шепотом. — Все размыто. Этот плакат с чертиками. Пойдет дождь, чертик потечет в другого чертика, другой в третьего, они сольются в капле дождя, и человек превратится в большую каплю. — И уже громко: — Жизнь — это обряд. Ритуальный танец. Искусство — отражение жизни.
— Многое из того, что ты говоришь, находит у меня отклик, — сказал я. — Не люблю, когда слова теряют прямой смысл. Лучше понимать их буквально — тогда легче жить. Больше наивности, вот что я скажу! Наивность спасет мир.
Дрейк засмеялся.
— Прекрасно понимаю, о чем ты. — Он положил руку мне на плечо. — Ты должен остаться со мной. Мы перевернем этот мир. — В его прикосновении чувствовалась нежность сродни отеческой.
Он все чаще поглядывал на небо, становившееся черным. Опять пришли в голову волхвы, звезда: волхв рядом со мной, ведущий меня к младенцу. Привел он, однако, к толстенному бездомному, одиноко восседающему на картонке на Тридцать Четвертой улице. Я был так-этак пьян. Мы уселись прямо на землю напротив толстяка. У него была длинная всклокоченная борода, живот лежал на земле. Более удивительно, что и грудь свисала до земли.
— Ну что, Дрейк, — спросил бородатый. — Забиваешь голову малолетним? Без этого ты не можешь?
Мне не понравилась, как он это сказал. Прежде всего тон.
— Поздравь меня, — переменил он тему. — Ты сейчас разговариваешь с телезвездой.
— Кабельный канал бомжей, которые пахнут особенно плохо?
— Шестичасовые новости не хочешь, бейби? Сижу на Тридцать Четвертой, прикидываю, где бы помочиться, чтобы увидело побольше народу. Здесь неподалеку висит камера наружного наблюдения перед офисом, обычно я опорожняюсь под ней. Вдруг подъезжает телевизионная машина. Вываливаются ребята с лампами и камерами, окружают, а мультяшная красотка тычет под нос микрофон и спрашивает, что я думаю о жизни бездомных в Нью-Йорке, может ли такая жизнь довести до отчаяния.
— Ну и ты что? Попросил у нее деньги на крэк?
— Там рядом был припаркован «Фольксваген-жук», а у меня в руке была металлическая труба. Я решил
— Думал, ты все-таки поклянчишь у красотки деньги.
— Зачем мне клянчить, когда красотки не хуже нее регулярно мне платят? — ухмыльнулся толстяк. — Не у каждого есть недвижимость на Тридцать Четвертой улице, — он гордо мотнул головой в сторону котельной будки на том конце. Повернулся ко мне. — Понимаешь, девушки, которые работают в этом районе, были бы рады заниматься этим на улице. Но некоторые клиенты стесняются. Так что у меня регулярный доход за аренду. Вы с ним туда, наверно? — утвердительно спросил Дрейка.
Фраза насторожила, оставила неприятный осадок.
— Куда мы должны пойти с Дрейком?
— Ты ему не сказал? — удивленно посмотрел на Дрейка толстяк.
Мне стало совсем не по себе. Хотел сразу уйти, но ноги не вполне слушались. Да и предлога еще не было смотаться. Свернулся калачиком и притворился спящим. Так казалось безопаснее. Но вскоре и правда погрузился в полузабытье.
Я проснулся оттого, что кто-то гладил мне зад. Дрейк.
— Посмотрите только на эту попку! — пел он театральным голосом. — Мягкая, как у невинного ребенка!
В то, что происходило, было настолько трудно поверить, что я некоторое время оставался лежать. Он взял мою руку и прижал к ширинке. Я вскочил как ошпаренный.
— Я поверил тебе! — крикнул я. — Поверил всему, что ты говорил! Пошел ты!
— Не будь, как все они, — вновь наклеил на себя маску мудреца Дрейк. — Не бойся признать свою бешеную необузданность!
— Вали! — сказал я и пошел прочь.
— Ты такой же, как все они! — услышал я. — Сидишь, парализованный ужасом или паранойей, и следишь за маятником часов. Ждешь приближения своей смерти. Так же как они, не знаешь, что тебе нужно!
Я смог остановиться, только когда кровь перестала биться так сильно от ощущения позора и возмущения. На месте, где я стоял, лежала картонка. Я заснул, скорчившись на ней. Всю ночь шел дождь. Завтра нужно было идти на работу в Сохо. Последняя вещь, которая еще связывала меня с Полиной.
* * *
На работу я на следующий день не пошел. И через день. Все три дня в городе шел дождь. А в церковь я все-таки отправился.
Это была длинная исповедь. Может быть, главная в моей жизни. Я рассказал о похождениях в Брайтоне. О наркотиках. О связи с Полиной. О том, что не могу у нее жить и что мне вообще негде жить. И что у меня нет работы.