Плохо быть мной
Шрифт:
Когда я заполнял списки отсутствующих, то очень торопился. В коридоре столкнулся с Латишей.
— До свидания.
— До свидания, Миша, — произнесла она со значением. Это прозвучало, как «я все прекрасно знаю».
Совесть у меня была нечиста.
* * *
Болтаюсь в Центральном парке. В голове проносятся обрывки вчерашнего разговора с Натаном.
— Мы все видим, что у тебя очень хорошие отношения с клиентами. — Он как бы ставит это мне в вину. — Даже слишком хорошие.
— Так в чем же дело?
— Ты не стараешься, Михаил. Совсем не стараешься.
Солнце впервые бьет почти уже по-летнему. Откуда-то долетают звуки музыки — не могу понять откуда
Вчера мы с Безумным Денни ходили рисовать мелками на стене тюрьмы. У Денни энциклопедические познания в современной музыке. От попсы до джаза и андеграунда. Он помнит не только названия альбомов и год выпуска, но и количество и протяженность песен. В свое время он поступил в колледж и даже перешел на второй курс. Однажды его послали от колледжа участвовать в теледебатах. Гвоздем передачи была кандидатка от либерал-демократов. Женщина заявила, что ее настолько поглотила идея служить своей стране, что в последнее время стала для нее в какой-то мере фетишем. Тут встал Денни и сказал, что всякий человек, у кого есть фетиш, наполняет его душу теплом. Например, его фетиш — это ноги, так что он, можно сказать, уже влюблен в кандидатку. Если она еще скажет, что у нее фетиш вести себя тихо, пока Денни смотрит баскетбол, то он готов жениться на ней. Передача шла в прямом эфире, Денни услышали по крайней мере полмиллиона человек. На него обратила внимание специальная комиссия. Кончилось тем, что он не смог учиться в колледже, а стал посещать центр для людей с ограниченными возможностями, в котором работаю я.
Нам пришлось спускаться к месту с автострады, шагая прямо по проезжей части. Внизу глазам открылся вывернутый наизнанку Нью-Йорк. Мы стояли на пустыре, с правой стороны — суровая тюремная стена, вдоль нее железнодорожные пути, а дальше линия нью-йоркских небоскребов. Пустырь был очень большой, железнодорожные пути уходили в неизвестность, небоскребы были далеко. Из-за того, что я так неожиданно оказался в открытом пространстве, в которое не попадал со времен рейвов, я до того вдохновился, что предложил Денни сыграть в прятки. На что Безумный Денни скорчил серьезную мину и сказал, что это занятие либо для малышей, либо для окончательно свихнувшихся людей, и строго попросил меня не забывать, зачем мы пришли.
Он нарисовал треугольник, в центре его глаз, и сказал, что так рисуют на американском долларе. Я спросил Денни, слышал ли он, что это масонский знак. Безумный Денни удивился и сказал, что был уверен, что глаз на долларе — это Глаз в центре Мордора, который и заправляет миром, как в «Хранителях» Толкиена. Когда Денни говорил «заправляет миром», он кивнул на линию манхэттенских небоскребов. Так выразительно, что я невольно дернулся, потому что в ту секунду на меня оттуда посмотрел Глаз. Я спросил Денни: он что, действительно думает, что заправляет и что всемогущий Глаз. Он ответил, что миром заправляют Ноги и он удивлен, что я об этом не догадался. Я вспомнил совет координаторши Джины с моей работы не торопиться представлять Безумного Денни своей подружке, если у меня таковая имеется, поскольку всем известно, что Безумный Денни страдает фетишизмом ног.
Усмотрев в этом эпизоде что-то детское, я предложил Безумному Денни сделать, как мы делали в детстве в Москве: обломить одну спичку, а другую оставить как есть и посмотреть, какая попадет в водосточный люк первой. Мы с Безумным Денни поочередно меняли размеры спичек, но в каждой игре одерживал верх он. Мы решили встретиться завтра в Центральном парке, чтобы продолжить игру в одном из прудов, как все нормальные люди. «Нормальные люди» было выражение, котором любил пользоваться Безумный Денни.
На площадке перед скамейкой, на которой я сижу, люди катаются на роликах. Передо мной выделывает пилотажные фигуры девица — инструктор
Шагах в десяти от меня в кустах происходит движение. Приглядываюсь: это Заикающийся Джон, персонаж скабрезной радио-телепередачи Говарда Стерна. Что ни говори, а Нью-Йорк мало отличается от программ, которые про него снимают. Заикающийся Джон что-то деловито объясняет двум блондинкам стриптизерского вида. Рядом околачивается парень с камерой. На девушках майки с координатами радиостанции, на которой работает Говард. Понятно, что эти загорелые изгибы и выпуклости предназначены не для реальной жизни и уж тем более не для плотских утех, а для жизни по ту строну объектива, но что-то все равно заставляет кровь бежать быстрее.
Девушки разворачивают малопристойный лозунг, выпячивают грудь и кричат в камеры, что Говард заставит вашу задницу краснеть не хуже личика скромной недотроги, мать вашу! Заикающийся Джон говорит «Стоп!» и просит девушек сделать все точно так же еще раз, но только более честно. Девушки пытаются сделать это еще более честно. На мой взгляд, вторая попытка исполнена так же, но на этот раз одна из девиц обнажила грудь. В понимании Заикающегося Джона это как раз и было более честным, он сказал девушкам, что второй раз получилось гораздо честнее, и напомнил прийти сегодня на шоу к Говарду и не забыть взять с собой игрушки. До этой минуты я был уверен, что знаком со значением слова «игрушки» досконально, но, глядя на хищные лица девушек, подумал, что в этом мире осталось еще много вещей, друг Горацио, о существовании которых я не подозреваю, в том числе то, что эти девушки называют «своими игрушками».
После второго дубля девушки расходятся в разные стороны. Та, что обнажила грудь, пересекает луг, ведущий к Централ Парк Уэст. Ее движения скованы, и она с опаской оглядывается по сторонам. Мне приходит в голову, что эта боязнь вызвана тем, что ей временно пришлось оказаться в условиях обычной жизни, а не привычной ей глянцевой.
Из толпы выныривает брюнетка. Не знаю, как она появилась. Знаю, что смотрел на нее, но не видел. Но вот она передо мной, сидит на скамейке напротив, с чуть высокомерным выражением. В майке с координатами станции, на которой работает Говард Стерн. Откуда майка? Реклама передачи Говарда Стерна, как у тех блондинок и Заикающегося Джона? Нынешняя живая картинка сама выглядит, как рекламная фотография: эффектная девушка на скамейке, Центральный Парк, позади люди с собаками, деревья. Все выглядит до того ладно, что немного искусственно. Сама девушка такая подходящая, как будто ей заплатили, чтобы вот так сидела на скамейке напротив меня.
Красотка с серьезным видом подставила лицо солнцу. Строгое, едва заметно, что злое, выражение. Я люблю ее за то, что она сидит под тем же солнцем, под которым сижу я. Не так часто что-то несомнительно объединяет меня с действительностью.
Ощущение того, что я и девушка одни в этом парке, создает иллюзию доверия и близости. В такой степени, что ничего не стоит встать и подойти к ней. Сажусь рядом и так же сосредоточенно обращаю к солнцу лицо. Какое-то время сидим молча.
— Ничего, что я пересел к вам? — нарушаю тишину. — Просто на вашей скамейке солнце с нужной стороны. Подсел безо всякого умысла. Тоже хочется загореть.
В ответ ничего вразумительного. Промямлила что-то насчет свободной страны, в которой вместе со свободой слова и религии людям предоставлена свобода выбора, на какой скамейке сидеть.
— Где хочешь, там и садись. К чему вообще объяснения?
— Хотелось ничего не нарушить. Гармонично сидите. И вокруг так мирно, как будто весь город заснул. Хорошее все-таки место Центральный Парк…
Замолчали. Она подставляла свое личико солнцу все ожесточенней. Юбку задрала еще выше, чтобы ноги могли загореть доверху.