«Пломбированный вагон» подборка воспоминаний
Шрифт:
В Цюрихе у нас была пересадка. До отхода поезда оставалось три часа, и я пошел бродить по знакомым улицам города. Здесь впервые я увидел Ленина, с каждым уголком у меня были связаны воспоминания. В Цюрихе к нам присоединилось несколько товарищей, которые предупредили нас, что местные эмигранты озлоблены против Ленина и, возможно готовят обструкцию. И действительно, через некоторое время мы заметили, как в человеческий водоворот на вокзале влилась мутная струя хмурых людей. Они все время глядели на окна вагона и наконец, увидев нас приблизились и стали размахивать кулаками.
— Куда едете? Какой дорогой? Стыд и позор вам! — орали
Владимир Ильич предложил нам отойти от окон и спустить шторы. Он успокаивал нас и советовал не обращать никакого внимания. Но эти люди продолжали вопить и свистеть, а один даже ударил палкой в стенку нашего вагона.
Кондуктор крикнул: ertig!“, и поезд тронулся.
Толпа разъяренных людей бросилась вслед за вагонами, посылая нам вдогонку брань и проклятия. В ответ им мы вывесили в окне шелковый платок — наш красный флаг.
— Глупцы! — сказал Ленин, когда мы отъехали от станции и криков уже не было слышно. — Скоро они убедятся в правильности нашего шага и последуют за нами.
Так оно и было впоследствии. Спустя два месяца несколько сот эмигрантов, в том числе и из Цюриха, тем же путем вернулись в Россию.
Поезд подошел к границе. Не успел он остановиться, как в наш вагон ворвались швейцарские таможенники. Они были враждебно настроены и остервенело рылись в наших вещах, споря из-за каждой мелочи. Эти, явно инспирированные нашими врагами чиновники дошли до того, что отобрали у нас многие запасенные на дорогу продукты питания. Мы ждали на немецкой стороне еще более грубого обращения и готовились к соответствующему протесту, однако все обошлось благополучно. Выйдя из вагона, мы увидели выстроившихся в ряд железнодорожников с военной выправкой. Они препроводили нас в специально отведенное помещение. Не успели мы оглядеться, как нам подали мягкий вагон, который тут же был прицеплен к поезду.
Вечерело. Сумерки постепенно сгущались. Все предметы вокруг окутывались черной вуалью. В сердца наши вселилась тоска ожидания. Я заглянул в купе Владимира Ильича. Он сидел нахмуренный. Склонив голову, о чем-то сосредоточенно думал.
На рассвете мы были в Берлине. Наш вагон отцепили. Мы провели в нем безвыходно, в ожидании отправки дальше, целый день. В одном из купе два немца совещались с прибывшим вместе с нами из Швейцарии секретарем социал–демократической партии Платтеном. Доступ в это купе был закрыт. Узнав о нашем прибытии, на вокзал явилось несколько берлинских социал–демократов, желавших встретиться с Лениным. Ленин отказал им в приеме, предупредив нас, чтобы мы не общались ни с кем из посторонних. Тогда меня удивили эти предосторожности, но впоследствии я оценил предусмотрительность Владимира Ильича. Ведь стоило ему только заговорить даже с социал–демократами, как наши противники раструбили бы на весь мир о каких-то переговорах Ленина во время переезда через Германию.
В тот же день мы пересели с поезда на пароход. Оставив Германию позади, мы почувствовали себя так, словно прошли через длинный темный тоннель. После тесных купе, где ты сидишь как заключенный в клетке, широкая палуба большого парохода показалась нам настоящим привольем. Мы облегченно вздохнули. Перед нами расстилалась безбрежная морская гладь Балтики. Глаза моих спутников светились радостью,
А вот и Ильич! Он расхаживает по палубе короткими, но твердыми шагами и, останавливаясь на носу корабля, устремляет взор далеко–далеко в пространство, туда,
Я иду осматривать пароход. Моему удивлению нет конца, когда я вижу стоящие на рельсах железнодорожные вагоны В них обратным рейсом на этом огромном судне будут доставлены в Германию грузы из нейтральной Швеции.
После долгой стоянки в гавани пароход, пассажирами которого являлись только мы, возвращающиеся на родину эмигранты, медленно отплывал от немецкого берега и, как только вышел в открытое море стал слегка покачиваться. Молодежь собралась на палубе. Безграничная синева неба, волны, бьющиеся о борт судна, брызги, освежающие лица, — все это глубоко волновало и веселило сердца, а где веселье, там и песни. От воли Балтийского моря веяло революционной Россией, и молодой баритональный голос запел русскую «Дубинушку»:
Много песен слыхать на родной стороне,
Там про горе и слезы поется;
А из всех этих песен слышнее всего
Про дубинушку песнь раздается.
Припев был подхвачен мощным хором, перекрывшим шум моря:
Эй, дубинушка, ухнем!
Эй, зеленая, сама пойдет,
Подернем, подернем.
Да ухнем!
После «Дубинушки» мы спели «Марсельезу», за ней «Карманьолу», «Варшавянку» и, наконец, «Интернационал»:
Весь мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем —
Мы наш, мы новый мир построим:
Кто был ничем, тот станет всем!..
Волны Балтийского моря несли слова «Интернационала» к берегам России. Море волновалось, гребни волн высоко вздымались и, как сказочные драконы со сверкающими зубами, набрасывались на судно. Разбиваясь о корму корабля, они клочками, напоминающими разодранную вуаль, уходили вспять. Пароход приближался к берегам Швеции. Палуба покачивалась как люлька. На ней стоял кормчий революции великий Ленин и смотрел в синеющую даль. Одна рука Ильича была в кармане пальто, другой рукой он придерживал кепку на голове. Сильный ветер развевал полы его пальто. Вдруг брызги волны, окатившей палубу, окропили Владимира Ильича.
— Это вам подарок, товарищ Ильич, — пошутил один из эмигрантов, — это первая дружеская волна из революционной России целует вас.
Ленин засмеялся и стряхнул платком с себя капли воды. Глубоко посаженные его глаза сделались совсем маленькими. В улыбке его было что-то неповторимое, обаятельное.
Море волновалось, раскачивая корабль. Звуки революционных песен уносились в пространство. Владимир Ильич повеселел. Он повернулся лицом к поющим и, обняв за плечи двух товарищей, включился в хор. Сильнее волн забились наши сердца. Мы прыгали от радости и пели:
Лейся вдаль, наш напев, мчись кругом! Над миром наше знамя реет
И несет клич борьбы, месть и гром…
У нас было такое ощущение, словно лучи солнца проникли в наши сердца, будто красные знамена развевались в бесконечном пространстве.
Оно горит и ярко рдеет —
То наша кровь горит огнем,
То кровь работников на нем.
Пароход с рокотом разрезал шумные, бурлящие волны.
Через несколько часов, когда совсем стемнело, пароход вошел в шведский порт Мальме, а на следующий день мы уже были в Стокгольме. На вокзале нас встретили местные левые социал–демократы и другие партийные товарищи. Сопровождаемые ими, мы направились в город, следуя друг за другом гуськом, как журавли в полете. По дороге любовались красивым видом шведской столицы, расположенной на возвышенности.