Плоть и кровь
Шрифт:
— Только я не вижу ваших записей.
— Записей?
— Вы не ведете записей о ходе расследования.
— Вы серьезно? — Ребус вытер руки о хлопчатобумажное полотенце на ролике. Ему повезло: полотенце было совсем свежее. — Дело в том, что я предпочитаю держать мои записи в голове.
— Это против правил.
— Отвали.
Он проговорил это и приготовился снова набрать воздуха, когда рука Смайли обхватила его за грудь с силой строительного крана. Дыхание у него сперло, он почувствовал, как его отрывают от земли. Смайли ткнул Ребуса лицом в стену рядом с полотенцем и всем своим весом навалился на него.
— Ты разнюхал, да? —
Он ослабил свою медвежью хватку, чтобы дать Ребусу возможность ответить.
— Пусти, зараза! — Хватка снова усилилась, лицо Ребуса сильнее вдавилось в стену. Сейчас я просто пробью ее, подумал Ребус. И моя башка будет торчать в коридоре, как охотничий трофей.
— Он мой брат, — сказал Смайли. — Мой брат!
Лицо Ребуса налилось кровью, он чувствовал, что его глаза вылезают из орбит, барабанные перепонки готовы лопнуть. Последнее, что я увижу в жизни, — это поганое полотенце на ролике. Тут дверь открылась, появился Ормистон, и сигарета вывалилась из его раскрывшегося рта. Сигарета упала на пол, Ормистон обхватил Смайли сзади. Обхватить эту тушу целиком ему, конечно, не удалось, но он вдавил свои большие пальцы в мягкие ткани с внутренней стороны локтей Смайли.
— Отпусти его, Смайли!
— Пусти меня!
Ребус почувствовал, что давление на него ослабло, и резким движением плеч сбросил с себя Смайли. Места для троих человек здесь практически не было, и потому они двигались, словно в каком-то нелепом танце. Ормистон все еще держал Смайли за руки, но тот с легкостью освободился от него и снова набросился на Ребуса, но теперь Ребус был готов: он впечатал колено в пах Смайли, тот застонал и рухнул на колени. Ормистон встряхнулся:
— С чего это у вас?
Смайли с трудом поднялся на ноги. У него был сердитый, разочарованный вид. Он чуть не оторвал ручку от двери, пытаясь ее открыть. Ребус посмотрелся в зеркало. Его лицо приобрело красноватый, словно от солнечного ожога, цвет, какой бывает у людей со светлой кожей. Но по крайней мере, глаза вернулись в глазницы.
— Давление, видать, подскочило, — сказал сам себе. Потом поблагодарил Ормистона.
— Я о себе думал, а не о вас, — ответил Ормистон. — Пока вы тут сражались, — он наклонился, чтобы поднять сигарету, — мне даже негде было спокойно покурить.
Сигарета не пострадала, но Ормистон, осмотрев ее, решил выкинуть и закурить новую. Ребус присоединился к нему.
— Вероятно, это первый случай, когда курение спасло кому-то жизнь.
— Мой дед курил шестьдесят лет и умер во сне в восемьдесят. Но имейте в виду, что тридцать из этих восьмидесяти он был прикован к постели. Так что тут у вас произошло?
— Делопроизводство. Ему не нравится, как я веду записи.
— Смайли любит знать обо всем, что происходит.
— Да его здесь и быть не должно. Сегодня он должен сидеть дома. Скорбеть.
— Именно это он и делает, — возразил Ормистон. — Пусть вас не вводит в заблуждение то, что он выглядит как большой игрушечный медвежонок, ласковый великан. — Он затянулся. — Дайте я расскажу вам о Смайли.
И он рассказал.
Ребус был дома в шесть часов, к немалому удивлению Пейшенс Эйткен. Он принял душ, а не ванну и вышел в гостиную в лучшем своем костюме и рубашке, которую Пейшенс подарила ему на Рождество. Только когда он ее примерил, обнаружилось, что к ней требуются запонки, и ему пришлось купить пару.
— Мне этого
— Запах замечательный, — сказал он.
— От меня или с кухни?
— И от тебя, и с кухни, — сказал он. — В равной мере.
— Хочешь выпить?
— А ты что пьешь?
— Газированную воду, пока не кончу готовить.
— Я тоже буду воду.
Хотя на самом деле ему до смерти хотелось виски. Дрожь у него прошла, но когда он вдыхал воздух, ребра побаливали. Ормистон сказал, что как-то раз видел, как Смайли сдавил строптивого задержанного и тот потерял сознание. Еще он сказал Ребусу, что до появления Килпатрика братья Смайли в некотором роде заправляли в эдинбургском ОБОПе. Он выпил воды со льдом и с лаймом — вкусно. Когда приготовления были завершены, стол накрыт и включена посудомойка для первой порции посуды, они сели на диван и выпили джина с тоником.
— Будь здоров.
— Будь здорова.
А потом Пейшенс за руку повела его в маленький сад за домом. Солнце готово было скрыться за крышами зданий, птицы в преддверии вечера верещали спокойнее. Она разглядывала все растения, которые попадались им на пути, словно генерал, проверяющий готовность войск. Она хорошо обучила кота Душку: когда ему требовалось справить нужду, он перепрыгивал через забор в соседний садик. Она, как всегда, назвала Ребусу некоторые цветы. Впрочем, он на следующий же день забывал эти названия. Пейшенс шла, а в ее стакане позвякивали кубики льда. Она переоделась: теперь на ней было узорчатое платье с мягкими складками и цветными квадратиками. Платье, подчеркивающее контуры ее тела, очень подходило к собранным сзади волосам, обнаженным плечам и шее. Короткие рукава открывали руки, загоревшие от работы в саду.
Хотя дверной звонок прозвучал далеко, он услышал его.
— Звонят, — сказал он.
— Рановато что-то. — Она посмотрела на ручные часы. — Ну, вообще-то, уже почти. Пожалуй, пойду поставлю картошку.
— Я их впущу.
Она сжала его руку, перед тем как уйти, и Ребус направился по коридору к входной двери. Он распрямил плечи, приготовил улыбку, которую должен носить весь вечер. И открыл дверь.
— Ублюдок! — Раздалось какое-то шипение — баллончик, — глаза защипало. Он не успел их закрыть вовремя, но теперь чувствовал, как спрей растекается по его лицу. Он подумал, что это слезоточивый газ или что-то похожее, вслепую махнул рукой, стараясь выбить баллончик из пальцев нападавшего. Но шаги уже спешили по каменным ступенькам, наверх и прочь. Он не хотел открывать глаза, а потому на ощупь пошел в ванную, шаря руками по стенам коридора. Миновал дверь в спальню, потом нащупал выключатель. Он захлопнул дверь и запер ее, когда в коридор вышла Пейшенс.
— Джон? Джон, что это было?
— Ничего, — проговорил он сквозь зубы. — Все в порядке.
— Ты уверен? Кто там звонил?
— Ошиблись — им нужны были соседи сверху.
Он пустил воду в раковину. Снял пиджак, сунул голову в теплую воду и, наполняя раковину все больше, отирал лицо руками.
Пейшенс ждала по другую сторону двери.
— Что-то случилось, Джон. Скажи мне.
Он ничего не сказал. Несколько мгновений спустя он попытался открыть один глаз, но тут же закрыл его. Черт, как жжет! Он снова промыл глаза, открыл их — на сей раз под водой. Вода показалась ему мутной. А когда он посмотрел на руки, они были красные и липкие.