Плотин. Единое: творящая сила Созерцания
Шрифт:
Абсолютно все бытие — и как максимально универсальное, и как максимально индивидуальное — сконденсировано, сосредоточено, живет в единственной и неповторимой точке — в человеке.
Восходи к самому себе и смотри. Если ты видишь, что сам ты еще не прекрасен, то подобно тому, как творец изваяния одно удаляет, другое отделяет, одно сделает гладким, другое очистит, пока не проявит на статуе прекрасную наружность, — таким же образом и ты удаляй излишнее и выпрямляй все кривое. Очищая темное, делай его блестящим и не прекращай сооружать свою статую до тех пор, пока не воссияет тебе боговидное блистание добродетели, пока ты не увидишь, что целомудрие восседает на священном престоле. Если ты находишься в таком состоянии и видишь самого себя и в чистом виде встретился с самим собою, не имея уже никаких препятствий к тому, чтобы быть в таковом единении с самим собою,
Человек — свободен, но эта свобода предписана ему самой судьбой. И человек с ног до головы связан необходимостью, но эта необходимость есть только результат его собственной личной свободы, его ничем не укротимой дерзости.
…Отправная точка для истинного мышления находится везде… Ведь любая мысль должна в потенции своей содержать все мысли, все образы, все представления. Но почему в обычной, повседневной жизни все это не так? Почему жизнь людей, их мышление, чувства расколоты, очень часто враждебны друг другу? А потому, что в сущности своей человеческие души находятся в состоянии отчуждения от самих себя и от своего источника. Отсюда — и дальнейшее отчуждение людей в мире чувственных вещей. Однако такое состояние души возникает вследствие коренной, глубочайшей воли к обладанию самим собой. Заблуждения этой воли, ее дерзание в свободном владении собой ведут к забвению душой своего источника, а затем и отчуждению от самого себя.
— Но можно взглянуть на это и с другой стороны. Человек — это исходный интуитивный образ целостности ощущаемого и ощущающего, чувствующего и чувствуемого, мыслящего и мыслимого. И это — целостность, которая невозможна без стремления к единству, которое в ней же и содержится. В этом только смысле человек и есть мера всех вещей.
Но есть ведь и личностный аспект. Ты, Плотин, тоже одновременно ощущающее и ощущаемое, чувствующее и чувствуемое, мыслящее и мыслимое в себе самом. Ты это есть, и ты это знаешь. Но одновременно ты знаешь, что ты не есть все это. Что ты иное. Но иное, которое тоже в тебе. То есть ты, некая уникальная неповторимость, — это целостность множества ощущений, чувств, мыслей, но ты такая целостность, которая невозможна без единства, которая к этой целостности не сводится. Но это единство нечто тождественное для всего в мире, бытии, сущности…
— Так. Все люди — это разные и очень важные воплощения некой истины, — так же как и ты, поскольку ты именно человек, а не бог, например, или низший даймоний. Именно поэтому ты вдруг увидел, что Порфирий хочет уйти из этой жизни, и отговорил его от такого неразумного шага — именно потому, что в данной жизни ты человек…
Подобно тому, как во Вселенной одни вещи только управляют, как, например, божественные, другие — и управляют и управляются, как, например, человеческие, а именно — они и управляются божественными силами, и управляют сами неразумными животными, третьи же — только управляются, как, например, неразумные животные, точно так же и в человеке, который есть микрокосм, наблюдается то же самое. И в человеке одни части только управляют, как разум, другие же повинуются и управляют, как сердце… Третьи же только повинуются, как вожделение. Но размышляя о человеке как существе многосложном, состоящем из разных частей, надо спросить прежде всего: кому — в человеке — принадлежат чувственные ощущения, представления, образы, мышление, интуиция? Обычный ответ на этот вопрос заключается в том, что это и есть душа. Могу ли я согласиться с этим мнением?
— Нет, и вот почему. Ведь такую душу можно понимать двояко. Либо она совершенно отличается от Всеобщей Души мира, и тогда она есть только нечто, связанное с телом. Или же она полностью принадлежит этой Всеобщей Душе.
Если душа человека — неотъемлемая часть Универсальной Мировой Души как принципа жизни всей Вселенной, всего космоса, тогда она бессмертна и обладает врожденной, вечной активностью и не зависит ни от каких внешних обстоятельств. Но в этом случае ей не нужно ничего бояться и ни перед чем быть смелой, ей нечего желать, скорбеть или радоваться. Ведь она себя саму определяет, не стремится ни к чему, не испытывает никакого недостатка и ничего не получает. У нее в таком случае нет ощущений и основанных на ощущениях представлений и мышления, так как ощущать — это значит воспринимать.
— На человеческую душу это совсем не похоже. Следовательно, человеческая душа, душа конкретного человека — цезаря, патриция, раба — отлична от Универсальной Души мира и каким-то образом связана с телом. Но эта связь души с телом, даже при поверхностном размышлении, может мыслиться,
— Предположим, что тело — орган души. Но тогда, во-первых, ощущения такого органа вовсе не обязательно должны передаваться пользующемуся этим органом мастеру. А во-вторых, можно понять, как передаются впечатления от тела к телу, но совершенно непонятна передача состояний тела полностью отличной от тела душе. Итак, душа не получает от тела, как своего органа, впечатлений.
— Тогда остается другая возможность — тело и душа каким-то образом соединены…
— Но и такое соединение, в свою очередь, можно понимать, по крайней мере, трояко: как некую смесь, как некое сплетение, как новый воплощенный эйдос. Но смесь совершенно различных вещей, например, звука и линии, абсурдна и невозможна. А при сплетении вплетенное может и не испытывать того, что испытывает то, во что оно вплетено.
— Таким образом, тело и душа составляют некое новое явление. Как это происходит? Душа как принцип жизни как бы сообщает, дает, впитывает в тело свои функции, так что тело становится живым. И только тогда тело получает свои способности к ощущениям и аффектам. Представь соединение эйдоса меча с железом: при этом возникает меч. Вот так и душа создает из тела и истекаемого из нее как бы света своеобразную специфическую природу живого тела. Тело, освещаемое душой, есть лишь подобие, отражение души. Если опять вернуться к нашему примеру: эйдос меча — совершенен в себе самом, а совершенство материальных мечей лишь подобие этого эйдоса, потому ведь и не найти двух полностью похожих железных мечей.
— Итак, весь человек — живое существо. Но он одновременно есть животное существо, в котором соединены душа и тело. Ему принадлежат ощущения и аффекты, а истинный, внутренний человек, обладает и способностью к образным представлениям, мышлению, размышлениям, интуиции. Каждый из нас похож на существо, погруженное в той или иной степени в воду, остальной частью выдающееся из воды. Вот это последнее — истинный, внутренний человек.
— Чтобы пояснить это, возьмем такие суждения, как «я родился» или «я умер». Для того, чтобы эти суждения имели какой-нибудь смысл, — а они этот смысл имеют в глубочайшей степени, — необходимо, чтобы подлежащее и сказуемое в этих суждениях были отличны одно от другого и не совпадали в одном неразличимом тождестве. И получается, что «я» — это одно, а рождение или смерть — это совсем другое.
— Но что же такое тогда это «я», то есть само-то «я», которое мы называем «истинным человеком»? Какие бы предикаты мы ни приписывали «внутреннему человеку», этому «я», всякое новое суждение, здесь возникающее, обязательно предполагает какое-то отдельное существование какого-то «я», «истинного человека», которое не исчерпывается никакими предикатами. И почему это происходит?
— Потому что, хотя этот «внутренний человек» глубочайшим образом индивидуален, неповторим в этой конкретной жизни, в то же время он есть нечто единое со всем бытием, со всеми реальностями, со всеми богами, ибо он обращен на Нус и Единое. Все люди, и каждый из нас, обладают единым и нераздельным Умом, который тождествен и един повсюду в мире. Как индивидуальный ум, он, Нус, или Мировой Разум, находится во всей своей целостности в нашей разумной душе. Мы ведь и воплощение Всеобщей Души, которая, единая во Вселенной, распределяется во всем многообразии отдельных вещей и дел, отражается в них, как лицо во многих зеркалах, и освещает их.
— Ну а пороки, недостатки и ошибки, столь часто встречающиеся, присущи они «внутреннему» или «внешнему» человеку?
— Внешнему человеку, живому телу. Ведь ум, чистый ум в душе нашей по природе своей безошибочен. Наши представления и размышления бывают неправильны не вследствие недостатков ума, но потому, что мы, люди, не умеем ждать, спешим, суетимся, не ожидаем его решения, порой вообще не пользуемся им или не можем даже пользоваться разумом (часто не догадываясь о своей немощи), а отдаемся по привычке, по традиции, вследствие воспитания во власть телу, во власть многочисленных ощущений и аффектов, в ущерб мышлению. Можно сказать и иначе. В нашем внутреннем человеке мы должны рассматривать несчастья, смерть, войну, разрушения — как просто сменяющие друг друга сцены, драмы. Внутренний человек — актер, и когда он окунает в игру всего себя, он теряет характер, он размывается, забывается в этой игре. Внешний человек должен уметь подчиняться внутреннему. Это нужно и для того, чтобы жить с другими людьми и с самим собой одновременно. Человек как «внутренний, истинный человек», как высшее в душе, лично и безусловно ответствен за все, что он делает, вплоть до каждого отдельного поступка, и таким образом за все, что он претерпевает. «Внешний человек», живое тело как продукт необходимости временами ответствен, временами безответствен, он предпочитает оправдывать себя через обстоятельства, поступки людей, традиции, чужие ошибки.