Плотин. Единое: творящая сила Созерцания
Шрифт:
«Голос из пещеры» на несколько секунд замолчал. Мерцающее яйцеобразное существо заметно приблизилось ко мне.
— Все четыре творческих, диалектических, живых понятия Плотина не какие-то пустые, отвлеченные абстракции. Они составляют действительно живую систему, ибо все целое бытие для Плотина насквозь живое. Эта живая система существует через человека, причем человека, интенсивно и напряженно мыслящего, которому она дает возможность найти новые планы самоактуализации, выявить новые реальности, увидеть себя как целостное, прозрачное, одухотворенное единство.
Тут включилась
— Диалектика Плотина объединяет знание о целом и бытие целого, логику целого и историю целого как абсолютное единое. Тотальный, иерархический, живой монизм — важнейший пункт этой диалектики. Второй возможный принцип построения программы диалога заключается в этом смысле в том, что каждая ключевая категория иерархического общедиалектического процесса Плотина должна интерпретироваться не только личностно, внутренне, но и одновременно в светеостальных категорий.
Единое есть исток всех категорий. Исследование Ума предполагает рассмотрение его как Единое, как душу, как материю. Душа, рассматриваемая как Единое, как ум, как душа и как материя, будет становящимся творчеством, ощущением, оживотворением и так далее. То же самое относится и к материи. Возникающие конечные образы в каждом таком цикле будут развитыми и рассмотренными с точки зрения единопорождающего лона, то есть реконструируется система порождающей, в том числе и Прошлое и Будущее, символической диалектики.
ХИП:
— При разработке программы диалога необходимо учитывать и то, что диалектика Плотина отражается в специфической форме и в стиле его трактатов. А. Ф. Лосев первым обратил внимание на неслучайный характер самого этого стиля, который он назвал понятийно-диффузным: «Эта категориально-диффузная или понятийно-диффузная особенность философского стиля доходит у Плотина иной раз до формы разговора автора с самим собой. Основные свои четыре ипостаси Плотин повторяет почти на каждой странице, и также об этих отдельных ипостасях он неутомимо рассуждает не только в каждой главе, но и на каждой странице своих „Эннеад“.
С первого взгляда возникает впечатление, что Плотин не умеет излагать свои мысли. Но это только поверхностное суждение. Каждый раз, когда Плотин заговаривает, например, об Едином, он всегда скажет о Нем что-нибудь новое и что-нибудь очень тонкое, чего уже не найти в других его текстах. Точно так же решительно все страницы Плотина пересыпаны рассуждениями об Уме или Душе.
Этот замечательный стиль Плотина заставляет на каком-то этапе обращать внимание не только на четко отграниченные категории Плотина, но и на их какую-то самоподвижность. Все эти понятия все время находятся в каком-то подвижном состоянии, или, иначе говоря, все эти прозрачные, четко продуманные у Плотина категории постоянно находятся в состоянии становления, в состоянии какой-то удивительной взаимной диффузии, когда одна категория заходит в область другой и одна понятийная характеристика задевает, а иной раз и перекрывает понятийную характеристику совсем другого раздела теоретической мысли.
Дело в том, что основные диалектические понятия в его системе — Единое (Благо), Ум, Душа, Материя — это
…Внезапно все стихло, и наступила тягостная, звенящая тишина. Я сидел в глубоком кресле, с плотно закрытыми глазами. Во мне была пустота, настоянная на усталости, одиночестве и холоде, — слева, где сердце. Я перестал понимать эти странные речи, странные метафоры, странные образы. Да я и не хотел это понимать. Меня уже не интересовало и мерцающее существо.
Я медленно, как дряхлый старик, ощущающий при каждом натужном вдохе и выходе накопившуюся кармическую усталость в хрупких, звенящих костях, встал и подошел к широкому, во всю стену окну. Ветер — так его чаще всего здесь называют — безмолвно ластился к прекрасным, медленно пробуждающимся от печального, зимнего сна загадочным орешникам.
Тихо зазвучала музыка — реквием Моцарта. Амадей обладал глубочайшей интуицией — он знал день собственной смерти. Когда ночной посетитель, заказавший реквием и не пожелавший назвать себя, скрылся в дождливой ночи, Моцарт долго ходил в своей неуютной комнате между стопками нотной бумаги. «Какая интригующая и вдохновляющая мысль, — мрачно и весело думал он, — написать реквием самому себе, а потом его продать…»
Первые аккорды увертюры. Потом — тихий, отчетливый голос: я был уверен — это оно, мерцающее существо… Но «голос из пещеры» изменился.
— Представь себе очень отчетливо образ с такими выпуклыми и ясными деталями, чтобы ты оказался там…
…Полночь, ровно полночь. Сочная звездная ночь. Царит глубокий покой. Полная, яркая луна заливает своим тускло-холодным светом большую часть довольно просторной комнаты. В углах таится угрожающий неожиданностью мрак, и копошатся какие-то бледные, расплывающиеся в полутенях фигуры.
В центре комнаты — большой прямоугольный пустой стол. За этим столом сидишь ты, освещенный ярким, колеблющимся светом магической Луны. Этот свет проникает через все распахнутые настежь окна.
Сосредоточься и не бойся.
Ты видишь некое «существо». Оно может быть сверху, спереди, снизу… То ли лучи лунного света его испуганно избегают, то ли это некий призрак, то ли вообще оно нечто бесформенное — это уже неважно. Конечно, в другом месте, в другой ситуации, в другое время это, может быть, было бы очень существенно. Но в полночь это не имеет особого значения.
Я все больше и больше погружался в это пространство.
— Итак, ты играешь с этим «существом»… ну, например, в… карты… Какая это игра — тоже неважно. Кто-то может играть в бридж, другой — в преферанс, третий в дурака… Кому как выпадет.