Пляска смерти
Шрифт:
Октавий снова стал надменным, но гнев отложил подальше — не хотел затевать ссору. Он поклонился.
— Жан-Клод, я не думал, что ты на ногах. Я не увидел тебя. Как правило, у меня манеры лучше, чем я проявил сейчас, это гнев заставил меня забыться. Прошу меня простить.
Слова звучали отчетливо, но произносил он их слегка торопливо. Очевидно, это было для него нервное бормотание.
— Здесь нечего прощать, Октавий, — если, конечно, ты не станешь нам помехой.
Октавий посмотрел на него, и видно было по напряженным плечам, что ему очень неуютно.
— Помехой —
Жан-Клод встал перед ним, все еще голый, но совершенно не смущаясь, как любой из оборотней. В голом виде он шел как в самом изысканном убранстве, будто не замечая собственной наготы.
— Огюстин сказал, что эти два льва — предлагаемые кандидаты в pomme de sangдля ma petite.
— Это так, — кивнул Октавий.
— Возможно, мы слишком поспешно отвергли их накануне. Я думаю, что ошибки этикета были допущены с обеих сторон, как ты думаешь?
— Вероятно, вероятно, мы все слишком спешили, — согласился Октавий. По голосу было ясно, что он не очень понимает, куда ведет разговор, и пытается проявлять осторожность, но так, чтобы это не было оскорбительно. Я думаю, что если бы Жан-Клод здесь не стоял, а его собственный мастер не был бы мертв для мира, Октавий был бы менее осторожен и более зол. Черт побери, если бы сейчас здесь была только я да оборотни, он бы нас всех послал к соответствующей матери — вежливо как-нибудь.
— Ma petiteсейчас попробует одного из ваших львов. Я думаю, что в свете всего того, что случилось, неплохо было бы сцементировать более сильную нашу связь с твоим мастером. Мы ведь, в конце концов, два самых сильных мастера в этой стране, и наши территории — наиболее сильные в центре этой страны.
Я отследила формулировку. Подразумевалось, но не говорилось впрямую, что совместно мы могли бы править в центре этой страны, и не лучше ли быть нам союзниками, нежели врагами? Или это я случайно чуть-чуть подслушала мысли Жан-Клода. Он не имел ни малейшего намерения начинать какую-нибудь завоевательную войну, но намекнуть на нее — это давало нам в руки два рычага: страх и жадность. Страх оказаться нашим врагом и жадность — принять участие в дележке трофеев, если мы решимся на завоевание. Жан-Клод играл с Октавием.
Тот облизнул губы, выпрямился, будто только что заметил, что сутулится.
— Вероятно. Я знаю, что в намерения Огюстина входило предложить львов как pomme de sang. Или выменять на кого-нибудь из твоих женщин.
— Я не вымениваю своих подопечных. Надеюсь, ma petiteясно изложила это твоему мастеру.
— О да, вполне ясно, — кивнул Октавий. Чуть-чуть послышались злые нотки, и он постарался овладеть собой, поэтому последующие слова были пустыми и неоскорбительными. — Я думаю, моему мастеру будет приятно, если вы сочтете его кандидатов в pomme de sangдостойными внимания.
Жан-Клод посмотрел на меня. Лицо его было непроницаемым, красивым, но голос его
— Зови их.
Я протянула к ним руку и сказала:
— Ко мне.
Куки немедленно повернулся ко мне, и только пальцы Пирса на его руке остановили его.
— Пирс, не вынуждай меня с тобой драться.
— Если он недостаточно силен, чтобы устоять, — сказал Октавий, — предоставь его его судьбе.
Куки посмотрел на Октавия:
— Ты не понял. Я не хочу ей сопротивляться. Я хочу, чтобы она меня взяла.
Пирс попытался снова повернуть Куки к себе.
— Ты не понимаешь? Это же подстава! Она тебя уже подчинила. Она уже тебя сделала, и ты даже еще не понял!
— Может быть, но если это и так, меня устраивает. — Тень улыбки, которую я видела, исчезла, и голос его прозвучал очень серьезно: — Убери от меня руки, Пирс. Второй раз просить не буду.
— Отпусти его, Пирс, — велел Октавий. — Это приказ.
Пирс глянул на него сердито, но руки отпустил. Даже поднял их вверх — дескать, не виноват.
Мелькнула мысль посмотреть, не удастся ли заставить подойти и Пирса, но Куки уже шел ко мне. Одного льва пока хватит.
Глава двадцать третья
Клодия заступила ему дорогу, нависнув над ним. Впервые, наверное, он видел женщину достаточно высокую и мускулистую, чтобы она над ним нависла. И по его реакции можно было много о нем сказать.
— Блейк, убери свою крысу.
— Отдай пистолет, и я отойду, — сказала она.
— У меня было больше оружия, когда она сегодня меня трогала.
— Ты тогда был телохранителем при своем мастере, а сейчас идешь на тесный и личный контакт с одним из моих.
Она говорила тихо, по-деловому. Интересно, что она назвала меня одним из своих мастеров. Что-то новенькое.
Я видела по одному плечу, что он пожал плечами, потом, очевидно, передал ей пистолет, потому что Клодия отступила в сторону.
Он подошел босиком к кровати, успев уже расстегнуть верхнюю пуговицу джинсов. Это он сделал заранее или зацепился пистолетом, когда доставал? Последнее было бы беспечно. Он беспечен?
Я была чересчур спокойной, смотрела, как он подходит, и сама удивлялась собственной отстраненности. Это было почти как шок, или же… лев во мне был абсолютно бесстрастен к приближающемуся оборотню. Животные в некоторых смыслах реагируют сильнее, чем мы; люди принимают это за эмоции, но это не так. Эмоций у кошки в моей голове не было. Она ждала. Ждала с холодным, настороженным терпением, будто могла так наблюдать за ним вечно и ничего не чувствовать. Ему выбирать, поладим мы с ним или прогоним его. Если он проявит глупость или слабость, она его не примет. Может быть, убьет, но страстности в этом решении не было. Оно было холоднее, чем любая мысль, у меня бывавшая, кроме тех случаев, когда я принимала решение убивать. Тогда наступал момент холодной ясности, почти полного покоя. И в голове этой большой кошки мой момент мирной социопатии тянулся вечность.