Пляска в степи
Шрифт:
Многие из них еще не слезли с лошадей, лишь сняли шлемы, подставляя под теплый степной ветер мокрые от пота, пыльные лица с грязными, а у кого — и кровавыми разводами. Звениславка глядела на них, словно завороженная. У некоторых на кольчугах были поломаны или вдавлены звенья, а у кого-то и вовсе выглядывало из чешуек древко стрелы. В воздухе пахло кровью, потом и смертью, и Звениславке сделалось страшно.
— Княже, княже… — пробежал ропот среди чужих витязей, и отроки закрыли ворота за последним въехавшим во двор мужчиной. Он ничем не отличался от прочих воинов, и поначалу Звениславка
— Он старый… — разочарованно выдохнула Рогнеда, стоявшая подле матери на крыльце. Доброгнева Желановна ущипнула дочь за руку, прошипев сквозь зубы:
— Умолкни, дура!
Дядька Некрас шагал к терему вместе с высоким, хмурым мужчиной. То был князь Ярослав, порешила Звениславка. Больше-то некому. Он успел напиться из поданного отроком ковша и смыть с лица пыль и кровь. Позади него шагали два почти столь же высоких витязя, и он оборачивался к ним время от времени, говорил что-то сам и слушал, как говорят они. Волосы у него потемнели и слиплись от пота, и нельзя было разобрать их цвет. Правую щеку от глаза до подбородка пересекал давно заживший шрам. Он хмурился и щурился от солнца, то и дело вскидывая ладонь к лицу.
Поглядеть на князя, хотя бы тайком, собрались почти все слуги, даже те, кто обустраивал раненых воинов на другом конце терема.
Князь Ярослав не показался Звениславке ни старым, ни молодым. Мало что получалось разглядеть в мужчине, едва снявшем шлем после тяжелого боя.
Близнецы нетерпеливо пританцовывали около сестры и матери, пока отец с гостем медленно продвигались по двору. Князь останавливался почти рядом с каждым своим дружинником, коротко что-то спрашивал у них и кивал, услышав ответ. Его воины, как только заперли ворота, начали постепенно слезать с лошадей, развязывать ремешки на кольчуге возле шеи, оттягивать ее тугой ворот, чтобы легче дышалось. Наконец, дошли у них руки и до колодезной водицы, и до холодного кваса.
— …домочадцы мои… — дядька Некрас и князь Ярослав поднялись по крыльцу и остановились в паре шагов от княгини с детьми и Звениславки, державшейся от них на почтительном расстоянии. — Жена, княгиня Доброгнева Желановна; дочка, Рогнедушка; сынки, Ждан да Желан… — все они в свой черед поклонились князю, который скользил по ним внимательным взглядом.
Рогнеда, против обыкновения, потупилась и смотрела себе под ноги. Не одарила князя лукавой улыбкой, не сверкнула взглядом, от которого иные парни едва не сворачивали головы. Звениславка увидела, как мимолетно нахмурился дядька Некрас, поглядывая на дочку, и, увлекшись наблюдением, не заметила, как оба мужчины оказались перед ней.
— А это братоучадо, дочь молодшего брата, Звениславка.
Она поспешно склонилась, чувствуя, как скользят по спине косы. Сразу почему-то вспомнила, что так и не удосужилась переплести их после быстрого бега, и что на щеке вспухла царапина, и что платье не сменила… А выпрямившись, встретилась с князем взглядом. Тут-то Звениславка и увидела, что глаза у
— Как звали твоего брата, князь? — Ярослав Мстиславич (Звениславка позже услышит, как зовут своего князя отроки) полуобернулся к дядьке Некрасу.
— Вышатой Володимировичем, княже, — неохотно отозвался мужчина.
Дядька не любил ни вспоминать, ни, тем паче, говорить об умершем брате, и Звениславка не ведала почему.
Чужой князь кивнул так, словно это имя о чем-то ему говорило.
— Я помню его. Добрый был воин, твой отец, — он впервые обратился прямо к Звениславке, смутив ее до крайности.
— Благодарю, княже, — затрепетав ресницами, шепнула она. Губы дрожали и не слушались, и Звениславка была рада, что смогла выдавить хоть пару слов. Еще пуще она обрадовалась, когда из сеней на крыльцо вышла знахарка. Едва посмотрев на князя Ярослава, она повернулась к Доброгневе Желановне:
— Мне подсобить требуется.
Только тогда Звениславка заметила, что рукава на рубахе знахарки были закатаны по локоть, ладони испачканы в крови.
— Славка? — требовательно позвала княгиня, и она вскинула голову. — Ступай с Зимой Ингваровной, подсобишь ей.
Незнакомое, чужое имя резануло вслух. Оно звучало грубо, резко — как и сама знахарка. Нынче она впервые услышала, как величают знахарку по имени отца. В городище ее называли обычно госпожой. Обо всем этом Звениславка успела подумать, пока бежала за женщиной по сеням. А после они оказались в людской с ранеными, и времени на рассуждения уже не было.
Знахарке подсобляли и теремные девки, и два холопа, но рук все равно не хватало. Нужно было срезать вокруг ран одежу, таскать воду, греть ее, промывать раны, смешивать целебные отвары, стирать повязки, которых не хватало, уносить грязное тряпье… Сшивать раны знахарка не доверяла никому, даже теремному лекарю, который ходил за ней по пятам, не ведая, куда себя пристроить.
Кто-то из раненых стонал, кто-то сносил все молча, а кто-то и вовсе был не в себе. Знахарка велела Звениславке запаривать кипятком целебные травы и разливать отвар по глиняным горшочкам. Показала, как следует отмерять травы, и велела крепко запомнить, оплошаешь, мол, худо будет. И нынче Звениславка дрожавшей рукой насыпала щепоть за щепотью и отчаянно боялась перепутать.
Она и не заметила, как в клеть вошел князь с воеводой. Навестить раненых — первейшее для князя дело — так потом скажет госпожа Зима, довольная, что Ярослав Мстиславич не оплошал.
— …потеряли четверых… — негромко говорил воевода князю на ухо.
Вот он показался Звениславке старым: волосы да борода почти уж все с сединой, лицо изрезано морщинами, выточено прожитыми зимами в камень. Княжий воевода поправил застежку плаща на груди, и под плащом Звениславка разглядела совсем простую рубаху без узоров али красивой вышивки. Увидела бы она его в городище, никогда бы не помыслила, что близкий князю человек. Токмо разве что воинский пояс его выдавал: широкий, из крепкой, потрепанной временем кожи, с мечом да двумя кинжалами в ножнах.