Пляска в степи

Богачева Виктория

— Любава, не потеряй! — шикнула на девочку нянька, когда та, подобрав у колен длинную детскую рубашонку до пят, вместе с Яромирой принялась катать колесо по земле.

— Я тоже себе такое хочу, — сказала она, шмыгнув носом.

— Тебе такой оберег не полагается, перунов знак носят на себе воины-мужчины! — немедленно отозвалась нянька. — Подрастешь и станешь носить знак Макоши, покровительницы женского ремесла!

— Скучно, — Любава сморщила хорошенький носик, откинула за спину растрепавшуюся косу и поглядела на отца. — Чеслава же носит перуновы знаки, а она не мужчина.

Вот о чем дядька

Крут и говорил, все талдычил князю с самого начала! Испортит эта пришлая чужая девка в портках ему дочерей! Научит всяческим непотребствам, будет перед глазами постоянно мелькать! Воевода покосился на князя, всем видом показывая свое недовольство.

— Чеслава — воительница, тут совсем другой сказ, — Ярослав поглядел на обеих дочерей.

Яромира грустно вздохнула и опустила взгляд, принявшись теребить кончик косы; Любава же фыркнула.

— Любава, Яромира, идите-ка со мной! — молодая княгиня позвала их с крыльца. — Сундуки с приданым будем разбирать.

— О-о-о, — девочки тотчас оживились, глаза у обеих загорелись ярче звезд на ночном небе. — А ты покажешь нам украшения?

— Непременно, коли нынче пойдете, — со смехом кивнула Звенислава Вышатовна.

Любава на бегу сунула в руки воеводы его оберег и птичкой взлетела на крыльцо. Яромира же остановилась подле дядьки Крута, чтобы поцеловать его в щеку, и токмо после заспешила вслед сестре.

***

За вечерней трапезой князь и впрямь собрал воеводу и сотника не в теремных гридницах, где частенько делил стол и хлеб со своей дружиной, а в горнице вверх по всходу, в мужском конце терема, куда обычно не заходил никто, окромя самого князя да его семьи. Верно, и впрямь намеревался Мстиславич обсудить что-то, для чужих ушей не предназначенное.

Когда отдали должное каше с потрохами, мясному пирогу да блинам, Ярослав плеснул себе полную чарку медовухи и достал из висевшего на воинском поясе кошеля перунов молот на тонкой цепочке. Он положил его на стол перед воеводой и сотником, и дядька Крут едва не подпрыгнул на лавке, увидев его. Он присвистнул.

Стемид, досель ни о чем не слыхавший, поглядел по очереди на князя да воеводу.

— Снял с груди мертвого кметя Гостомысла, — тяжело сказал Ярослав и глотнул из чарки.

— Стало быть, я тогда на твоего мальчишку напраслину возвел, — воевода покаянно вздохнул.

— Батька, ты уж объясни мне, неразумному, о чем вы толкуете? — Стемид все глядел на перунов молот да не мог постичь.

— Двум князьям служил кметь Гостомысл — мне да брату.

— Али княгине, — не удержался воевода. — Она ведь его тогда присоветовала. Вот сучье семя, задери его Чернобог!

— Такой оберег носит Святополк. Отец велел выковать для меня колесо, а для него — молот, — пояснил Ярослав Стемиду.

Откуда бы сотнику знать ту давнюю историю.

— Дядька Крут нашел перунов молот затоптанным в песок в том самом месте, где на нас налетели хазары, когда мы ехали к Некрасу Володимировичу. Потом оберег пропал у него из седельной сумки, а его самого отравил кто-то в тереме. Кто-то из моих кметей.

— Я на отрока Горазда мыслил, — вновь вздохнул воевода, запустив пятерню в волосы на затылке.

— А-а-а, так вот откуда у мальчишки шрам через всю руку. Он что же себя до кости вспорол? — недоумевая, Стемид свел на переносице

брови.

— Ну, так уж прямо сразу до кости, — ворчливо отозвался воевода, пожав плечами.

— Ты что же, батька, мыслишь, княжич был вместе с хазарами, когда на вас напали? — медленно произнес сотник.

Хмурясь, он щурился, отчего его голубые глаза казались почти черными в пламени лучин да масляных ламп.

— Выходит, был. А Гостомысл признал его оберег и украл. И дядьку Крута для надежности отравил.

Ярослав потянул за ворот рубаху, развязывая тонкие веревочки у самой горловины, и закатал повыше рукава. Воевода покосился на него обеспокоенно. Все же одно дело мыслить, что брат — изменник, а другое — ведать.

Стемид едва не взвился на ноги. Он схватился обеими ладонями за столешницу и сжал до побелевших костяшек.

— Раздери его Перун! — выругался сотник. — Он изменник и предатель, одно твое слово, батька, и…

— Нет, — жестко отрезал Ярослав.

Он казался спокойным. Верно, внутри все уже давно у него отболело по беспутному, подлому брату.

— Батька, да ты…

— Святополк уедет в Белоозеро, а княгиню Мальфриду я приглашу побыть у нас подольше. Не хочу отпускать далеко от себя.

— Мутишь ты воду, Мстиславич, — дядька Крут неодобрительно покачал головой. — Ядовитой змее рубят голову, вот и вся недолга.

— Святополк змееныш, а не змея, — Ярослав усмехнулся и положил на стол сцепленные в замок руки. Старые шрамы светлыми пятнами выделялись на загоревшей под жгучим степным солнцем коже.

— И я хочу знать, с кем он сговорился.

— Да с хазарами, с кем же еще! Что тут знать, — в сердцах выпалил дядька Крут.

Сотник кивнул, соглашаясь с ним.

— Батька, и впрямь, дело ведь воевода говорит.

— У хазар полководцев немерено. Уж не целому каганату брат меня продал, — князь скривил губы в невеселой улыбке. — И потому я его отпущу. Я хочу знать, с кем сговорился Святополк, — повторил он.

Княжий отрок V

Горазд стоял в дозоре вместе с кметями да отроками, пока князь творил на площади суд. Чаще тот выслушивал людей в гриднице, окруженный лишь несколькими боярами да дружинниками. Кроме княжеских людей да самих просителей больше в гриднице никого и не бывало. Но по нужде, не реже раза в несколько седмиц Ярослав Мстиславич вершил суд на большой торговой площади, куда ручейками стекался люд со всего городища, а может, и ближайших поселений — поглядеть на князя да ближников его, послушать, что скажет, как рассудит.

Для таких случаев сколотили на площади деревянные подмостки, куда поднимался князь, воеводы его да лучшая гридь. Мастера изготовили для князя престол: поменьше того, что стоял в гриднице в тереме, но с искусной витиеватой резьбой и с высокой спинкой. Для сегодняшнего дня им в спешке пришлось вырезать престол поменьше — для Звениславы Вышатовны. Князь решил, что выдался подходящий случай показать людям их новую княгиню. Вот и приладили к его престолу ошуюю престол поменьше.

Горазд стоял на подмостках чуть боком, чтобы поглядывать на скопившихся на площади людей — не протолкнуться как тесно! Он даже мамку с младшей сестрой приметил там. Тоже пришла послушать да на сына в княжьей дружине поглядеть.